Забытые истины - Элис Маккинли

Чжан еще много говорил. А Бен, проникаясь доверием к нему, ловил каждое слово. На исходе второго месяца он попросился в ученики. Кореец согласился, но с двумя условиями: полное подчинение и отсутствие верхнего предела – то есть когда закончится обучение, определяет тренер. Уже очень скоро Бен почти полностью вернулся к нормальной жизни. Правда, теперь она сильно отличалась от прежней. Чжан стал учить его самоанализу на основе одного замечательного правила: нет случайных поступков в поведении человека. Личность, ее положительные и отрицательные качества присутствуют во всем: читаешь ли ты книгу, сидишь ли на стуле, готовишь ли завтрак – это всегда ты. А из подобного положения вытекала необходимость анализировать даже самые мелкие, незначительные на первый взгляд действия. Бену сначала было сложно к этому привыкнуть. Следить за собой двадцать четыре часа в сутки! Следить пристально, как не смог бы никто со стороны, ведь другому неведомы чужие мысли. А Чжан советовал делать упор именно на мысли, поскольку любое внешнее действие в конечном счете является их результатом. Это было очень сложно хотя бы потому, что мыслит человек зачастую слишком быстро. Какая-то идея, переплетенная с чувствами, может пронестись в голове стремительно, на первый взгляд не оставив следа. Но потом вдруг выяснится, что именно она засела где-нибудь в подсознании и стала управлять поведением. Вот как теперь. Ведь наверняка в тот день Бен, увидев Делию, отметил для себя, что она красива, элегантна, не похожа на обычного репортера. Но эта исходная мысль ускакала, не будучи замеченной. А ведь именно с нее все началось. Чжан прав: будь на месте мисс Шерри мисс Дадли, Бен и не посмотрел бы в ее сторону. Пусть бы поносила спорт, судей, соревнования, что угодно. Но ему захотелось обратить на себя ее внимание. Вот и доверяй себе после этого. Ведь внешне все выглядело очень логично: она оскорбила достоинство спортсмена, он ответил, защищая его. А на самом-то деле! Не все так просто. Бен только одного понять не мог, как Чжану удается, даже не находясь на месте событий, потом выискивать в ученике такие тайные мысли, которых тот и сам за собой не знает. Например, сегодня. Ведь кореец даже на соревнованиях не был, сидел дома, в Атланте. Временами Бену казалось, что достичь уровня Чжана просто нереально. Для этого нужно было родиться в Корее.

И вот теперь он сидел один в опустевшей кухне и думал над только что открытой истиной. Наставник прав: желая созидать, желая союза с женщиной, Бен снова обратился к вещам пусть не столь страшным, как побои и насилие, но в сущности имеющим ту же природу. А это действительно «мы уже проходили», как корректно выразился Чжан. В тот страшный вечер отправной точкой в сознании Бена тоже была созидательная мысль. Это его жена и его семья. Не случайно он сначала бросился на Питера, словно желая ликвидировать причину разрушения. И лишь потом, когда голова уже не работала абсолютно, дошло дело до жены. Так что же? История повторяется?

Бен встал и прошелся по кухне. Спать ему теперь не хотелось совершенно, усталость как рукой сняло. Неужели все по той же проторенной дорожке? Как страшно. Он снова почувствовал отвращение к самому себе. Ведь прошло столько лет! Десять лет упорного самоконтроля. И все равно, когда дошло до реальных действий, до практики взаимоотношений, он сделал человеку больно. Сделал холодно и расчетливо, определил, куда бить, где слабое место, и нанес удар.

Стало жутко. Обхватив голову руками, Бен сильно надавил на уши, чтобы создать ощущение глухой, беспросветной тишины. Эта своеобразная блокировка внешних воздействий иногда помогала ему думать. А если еще закрыть глаза, то вообще мир словно переставал существовать. Оставалось лишь ощущение тепла и вертикального положения в пространстве. И в этот момент тяжелая рука легла на плечо. Бен открыл глаза, повернулся. Перед ним стоял Чжан, легким кивком, не произнося ни слова, он велел следовать за собой. И Бен, опустив руки, подчинился.

В комнате, оборудованной под спортзал, было темно. Сюда, на четырнадцатый этаж, не проникали огни улиц и вывесок. Только холодный свет луны и звезд. Через широкие распахнутые окна в комнаты глядело небо. Огромное, затянутое тучами. Бледнела луна, мутная, желтая, болезненно-туманная. Порыв ледяного ветра налетел на Бена, словно тысячи мелких иголочек вонзились в кожу.

Чжан стал в стойку, исходное положение для тэгук-сам-джан.

– Прости, я оставил тебя одного. Я был не прав, и мы будем учиться вместе.

И снова, как одиннадцать лет назад, Бен почувствовал, что не одинок. Он встал позади учителя. И через минуту стремительные незамысловатые движения, которые в Корее с пеленок известны каждому ребенку, наполнили комнаты. Изменчивые, как само пламя, стремительные, как порывы огненного поветрия пожара, страшные и таящие в себе стихию разрушения. И каждый раз к концу бесконечно повторяемого комплекса упражнений расходившееся тело нужно было смирить, обуздать, заставить себе подчиняться. И Бен как никогда остро почувствовал свое внутреннее пламя. Оно стремилось излиться, всякий раз находя выражение в точности ударов. Каждый из них, обращенный против человека, мог отнять жизнь. И злоба внутри ярилась, бесилась, не находя жертвы. Ладони рассекали пустоту пространства, удары и приемы словно поглощались воздухом. Бен чувствовал, как огонь горит, как он жжет изнутри, и распалял его еще больше. Чтобы познать природу собственной ярости, чтобы подчинить себе ее энергию и обратить во благо. Он изучал ее в каждом порыве, в каждом движении, как изучают врага. Все кругом слилось в этой непримиримой борьбе человека со своим страшным «я». Бен уже не видел ни зала, ни Чжана, ни черного купола в распахнутых окнах. Он словно глядел в самого себя, перед его глазами мерцал костер, живой, хитрый, мечущий искры и не желающий быть укрощенным. Эта бестия менялась с невероятной скоростью, то обращаясь в шакала со зловеще горящими глазами, то оборачиваясь орлом, падающим с небес на землю. А еще Бен знал, чувствовал, что где-то рядом идет такая же борьба. Учитель был с ним, и иногда он словно видел через тонкую грань собственного сознания, как чуть поодаль горит чужой костер и Чжан, весь покрытый капельками пота, стремительно налетает на него, уворачивается, избегая обжигающих вспышек. Эта пляска страсти и воли, противостоящих друг другу, завораживала, вселяла надежду. Ведь если ты познал своего врага, то сможешь и справиться с ним.

Наконец Бен почувствовал, что его собственное пламя становится предсказуемым. Глядя на него, он уже знал, куда в следующее мгновение метнется огненный язык, он уже видел, как ярость съеживается, готовясь к новому нападению. И укрощать ее стало легче. С каждым движением пламя выглядело все более безобидным. И вот оно обернулось крохотной свечой. Огонек ее мерцал ровно, спокойно, разливая вокруг слабый свет. И Бен открыл глаза.

Стоял вечер. Все такой же темный, но небо… Небо было звездным. Луна, большая белая луна, сияла на его склоне лукавым глазом. И Бен понял, что прошли минимум сутки.

Чжан сидел на полу, скрестив ноги, и смотрел на него. Смотрел с улыбкой.

– Ты устал, иди спать.

И только тут Бен почувствовал, что действительно устал. Смертельно устал от этой схватки с невидимым противником. Обновленное тело, избавленное от гнета разрушительных страстей, словно переродилось. В нем больше не было ненависти, злобы, в нем царила гармония ровного горения свечи.