Василиса Опасная. Воздушный наряд пери - Ната Лакомка

– Ты не болтай, а действуй, – сказал преподаватель.

Закрыв глаза, я представила, как набрасываю на Быкова невидимую сеть, но в следующее мгновение оказалась лежащей спиной на матах, придавленная огромной ручищей Быкова.

Студенты обидно засмеялись, и сам Быков тоже оскалил в улыбке белые, крупные зубы.

– Краснова, ты пока соберешься, на тебя сто раз напасть успеют, – хмыкнул он. – Глаза-то зачем закрываешь? Чтобы тебя легче прибить было? Давай еще раз!

Он отпустил меня, и я поднялась, отряхивая штаны и футболку. Анчуткин заливисто хохотал, и мне захотелось вдарить по нему – безо всяких правил. Но Быков уже стоял на изготовку, и я снова попыталась зачаровать его – уже не закрывая глаза.

Мне казалось, я даже не моргнула, но опять меня швырнуло на маты – стремительно, в одну секунду. И Быков снова читал нотацию, что надо следить за противником, а не клювом щелкать.

– Еще раз, Краснова! – гаркнул он. – Покажи уже, на что способна! Или ты только против студентов с восемнадцатью процентами молодец? Молодец против овец?

– Молодце против всех, кто «Цэ», – сострил Козлов и заржал.

Царёв незаметно дал ему подзатыльник, но Быкову шутка понравилась и он с хохотом погрозил Козлову кулаком.

У Колокольчиковой было именно восемнадцать процентов. Я увидела, как она покраснела, а потом побледнела, когда Быков вспомнил об этом. Лицо ее плаксиво сморщилось, а я разозлилась. Для всех студентов процентовка волшебных сил была больным вопросом. У кого мало – те стеснялись, у кого много – ревниво ими мерились. Но никогда преподаватели не позволяли себе вот так уничижительно сравнивать особей класса «Цэ» с овцами…

– Что, Краснова? Обиделась за подружку? – тут же заметил моё недовольство Быков. – Давай уже, нападай, защитница овечества!

Это было мерзко и гадко – так шутить, и я влепила ему от души, совсем позабыв про приём Менезиш. Я ударила препода в мозжечок – так же, как ударил меня Кош Невмертич, когда я издевалась над Щукиной на ленте. Это получилось само собой, и очень легко – всего-то и надо было послать невидимую молнию, представив целью шею чуть пониже затылка.

– Хах! – выдохнул Быков, когда молния ударила его, сделав зигзаг и крутой поворот, и рухнул спиной, раскинув руки.

Пожалуй, я перепугалась больше всех и застыла столбом, а в голове не осталось ни одной мысли.

Студенты потрясенно молчали, и первым опомнился Анчуткин.

– Ты что наделала, Василиса? – спросил он дрожащим голосом. – Ты… ты убила его...

В это время Быков зашевелился, шумно вздохнул и сел, мотая головой.

– Краснова, – пробасил он, – «отлично»!

Мы все стояли молча, как зачарованные, пока он вставал, кряхтя и почесываясь. А потом начал разминать плечи и массировать шею.

– Простите… – пробормотала я, чувствуя слабость в коленях.

– С чего это? – хмыкнул он. – Запомни, Краснова: не надо стесняться своей силы. Я сам тебя спровоцировал, я был твоим врагом, а с врагами надо разбираться быстро и умело, иначе они разберутся с тобой.

– Спровоцировали? – переспросила я.

Он не ответил и подошел к Козлову и сказал, потрепав его по голове так, что Козлов присел под тяжелой ладонью:

– Шуточки у тебя топорные. Придешь на отработку в субботу. Покажешь сорок подтягиваний в два подхода.

– Что?!. – Козлов был потрясен, и Анчуткин с Колокольчиковой зафыркали от смеха, перемигнувшись.

Я села на маты, чтобы немного успокоиться. Значит, он меня спровоцировал? А это, вообще, законно?.. Если бы я его и в самом деле убила?.. Мне стало тошно и дурно, и я легла на маты, закрыв глаза.

– Василиса! – услышала я перепуганный голос Анчуткина, а потом дружный топот двух пар ног.

Но топот прекратился неожиданно, я открыла глаза, повернула голову и увидела, как Быков стоит перед Анчуткиным и Царёвым, заслоняя меня.

– Лента заканчивается через двадцать минут, – сказал преподаватель. – Все быстро в раздевалку. С Красновой всё в порядке. Перенервничала немного.

Студенты потянулись вон из спортзала, последними уходили Царёв и Анчуткин, постоянно оглядываясь. Я хотела встать, но Быков махнул мне рукой, показывая, что я могу еще поваляться.

– Отдохни, Краснова, – сказал он, усаживаясь рядом со мной и упирая ладонищи в колени. – После подобных подвигов лучше полежать минут пять без движения. Хорошо припечатала, – он опять покрутил головой. – До сих пор в ушах звенит.

– Я не хотела, честно… Простите…

– За меня не беспокойся, – перебил он меня. – Не развалюсь.

– Но вы сами виноваты. Зачем вы меня довели? Разве это педагогично?

– Зато действенно! Смотри, как ты сразу раскрылась!

Я нахмурилась, не разделяя восторга преподавателя. Всё-таки, это было как-то… неправильно.

– Ты лучше скажи, – полюбопытствовал Быков, – откуда этот прием узнала? Опять нечаянно получилось?

– Нет, – призналась я после некоторого молчания. – В прошлом году ректор им меня два раза долбил.

– Жёстко, – признал он. – Совсем расшалилась? По-другому успокоить не могли?

– Не могли, – ответила я уклончиво.

– Это понятно, – Быков ничуть не удивился. – Ты ведь Жар-птица, они все страх какие вспыльчивые.

– Вы знали других Жар-птиц?

– Ну… – он почесал макушку, – слышал о них. Это ведь институтская программа, а я только школу закончил, – он засмеялся, когда я удивленно приподнялась на локтях. – Что уставилась? – он потрепал меня по макушке. – Я предпочитаю плодотворную практику бесполезной теории. Тонкими материями пусть ученые занимаются, на которых дунь – улетят. Мне ближе другое, – он сжал кулак, величиной чуть ли не с мою голову. – Ты ожила, я смотрю? Топай, давай, в душ. В субботу жду на кружковое занятие. У тебя задатки хорошие, не забрасывай спорт.

– Между прочим, я не хочу драться, – сказала я, поднимаясь, и Быков подхватил меня под локоть, поддерживая. – Я танцую, мне хватает.

– Нападут на тебя – тоже танцевать будешь? – спросил он. – Не трогайте меня, я вам песенку спою и польку-бабочку спляшу?

– Не в этом дело, – начала я сердито, потому что его тон мне совсем не понравился.

– Всё, топай, – велел он. – Потом об этом поговорим.

Я ушла со смешанным чувством досады и удивления. С одной стороны прикольно получилось, что я уложила такого огромного дядьку, а с другой… на душе было гадко, как от совершенной глупости.

Хотя, это и в самом деле была глупость. Если над Щукиной я издевалась под колдовским воздействием джанары, то тут устроила все только по личному желанию. Даже винить некого, кроме себя.

Когда я вышла из раздевалки, Анчуткин ждал меня под дверями, изнывая от нетерпения.