Архитекторы интеллекта. Вся правда об искусственном интеллекте от его создателей - Мартин Форд

М. Ф.: Если вспомнить, что было дальше, наверное, к лучшему, что вам не удалось стать по-настоящему квалифицированным плотником!

Дж. Х.: Дальше я принял участие в проекте по изучению развития речевых навыков у детей. Хотелось понять, каким образом на них влияет принадлежность к определенному социальному классу. Мне нужно было создать вопросник для оценки отношения матерей. Первое же интервью меня ошарашило. Женщина из бедного пригорода Бристоля на вопрос, как она относится к тому, что ребенок разговаривает, ответила: «Если он начинает разговаривать, мы его бьем». На этом моя карьера социального психолога завершилась.

Я поступил в аспирантуру Университета Эдинбурга по специальности ИИ. Моим руководителем был Хью Кристофер Лонге-Хиггинс, который изначально занимался химией в Кембридже, а затем переключился на изучение ИИ. Он верил в компьютерное моделирование, поэтому я попросился к нему. К сожалению, у него как раз начался переломный период. Он решил, что нейронные модели ничего не дают, а к пониманию интеллекта нужно идти через язык.

Напомню, что как раз тогда появились модели систем, которые могли определять расположение блоков. В них применялась обработка символов. Американский профессор Терри Виноград показал, как заставить компьютер в определенной степени понимать язык, отвечать на вопросы и фактически следовать командам. Можно было сказать: «Покажи блок, который находится в синем ящике на вершине красного куба», и получить желаемое. Лонге-Хиггинса это сильно впечатлило, и он решил над этим работать, я же предпочел продолжить изучение нейронных сетей.

Я считаю Кристофера замечательным ученым, хотя мы и не смогли прийти к согласию в работе. Он поддерживал меня, даже когда я отказывался делать то, что он говорил. В конце концов, я защитил диссертацию по нейронным сетям, хотя в то время они, по общему мнению, были полной чепухой.

М. Ф.: Примерно в то время Марвин Минский и Сеймур Пейперт написали свою книгу «Персептроны».

Дж. Х.: Нет, защитился я в начале 1970-х гг., а книга Минского и Пейперта вышла в конце 1960-х гг. Практически все, кто занимался ИИ, думали, что нейронным сетям конец. Считалось, что интеллект обусловлен программно, и нужно просто понять, какие программы использует мозг.

Что интересно, были и сторонники логического подхода, которые верили в парадигму нейронных сетей. Например, Джон фон Нейман и Алан Тьюринг полагали, что большие сети нейронов способны помочь в изучении интеллекта. Но доминировал подход, в котором одни строки символов формировали другие. Казалось, что модель логических рассуждений должна выглядеть именно так. Мало кто верил, что можно понять интеллект, глядя на то, как реализован мозг. Было убеждение, что интеллект должен рассматриваться сам по себе.

М. Ф.: В прессе много писали, что успехи глубокого обучения преувеличены и следует сокращать инвестиции в эту сферу. Мне даже встречалось выражение «зима ИИ». Исследования зашли в тупик?

Дж. Х.: В 1980-х гг., когда вокруг ИИ в целом и метода обратного распространения в частности была большая шумиха, люди ждали чудес и не дождались. Но сегодня чудеса уже происходят, а на шумиху не стоит обращать внимание. Наши мобильные телефоны распознают речь, компьютеры узнают объекты на фотографиях, Google выполняет машинный перевод. Искусственно созданный ажиотаж означает раздачу обещаний, которые никто не собирается выполнять. Но сейчас мы уже многого достигли и не собираемся на этом останавливаться.

В интернете я иногда вижу рекламу, где говорится, что это индустрия стоимостью 19,9 триллиона долларов. Кажется, что это много и похоже на обман, но идея о том, что это сфера с многомиллиардными доходами, явно не просто шумиха, потому что несколько человек вложили в нее миллиарды долларов, и это сработало для них.

М. Ф.: Во что лучше всего инвестировать для продвижения вперед? Ведь все еще остались люди, которые верят в условный ИИ и считают, что оптимально совмещать глубокое обучение с более традиционными подходами. Как вы относитесь к этой точке зрения?

Дж. Х.: Я считаю, что работа мозга – это взаимодействие больших векторов нейронной активности. И именно по такому принципу будет работать ИИ. Разумеется, понять механику рассуждений тоже важно, но, мне кажется, мы сможем это сделать уже после того, как реализуем все остальное.

Я не верю в гибридные системы. Был пример в автомобильной промышленности, когда электродвигатель стали использовать для впрыскивания бензина. Точно так же сторонники условного ИИ, признавая все преимущества глубокого обучения, хотят использовать его как слугу, который обеспечит функционирование символических рассуждений. Это попытка остаться на старых позициях, невзирая на меняющиеся обстоятельства.

М. Ф.: Мне вспоминается ваш последний проект, связанный с так называемыми капсулами, имитирующими, как я понимаю, колонки кортекса в мозгу. Считаете ли вы, что результаты изучения мозга следует включать в работу с нейронными сетями?

Дж. Х.: Капсулы появились как сложная и умозрительная комбинация полудюжины разных идей. Об успехах этой концепции пока говорить рано, но ее основой действительно послужила структура человеческого мозга. Думать о работе с нейронными сетями на базе достижений нейробиологии несколько наивно. Ученые пытаются понять базовые принципы функционирования мозга, но при этом есть еще и многочисленные детали, которые по-разному выглядят на разном аппаратном обеспечении. Графические процессоры (GPU) мало напоминают мозг, но это не мешает нам искать общие принципы работы мозга и нейросетей. Например, в обоих случаях большая часть знаний возникает благодаря обучению, а не механическому запоминанию фактов.

Для условного ИИ нужна огромная база фактов и правила их связи друг с другом. Перенести какое-то знание из одного мозга в другой невозможно. В голове множество параметров, то есть весов связей между отдельными нейронами, которые не передадутся. Если один человек расскажет, каким образом что-то работает, другой может повторить эти действия, но не более. И это хорошо, потому что у каждого своя нейронная сеть.

М. Ф.: Правда ли, что глубокое обучение в основном происходит на базе маркированных данных, то есть речь идет о так называемом обучении с учителем, а задача обучения без учителя еще не решена?

Дж. Х.: Это не совсем так. Существует большая зависимость от размеченных данных, но вопрос в том, что считать такими данными. Например, если я попрошу вас предсказать следующее слово в большой текстовой строке, меткой правильного ответа будет слово, которое фактически там фигурирует. Дополнительные метки тут не нужны. А если нужно обучиться распознавать на картинках кошек, потребуется метка «кошка», которая не является частью изображения. Эти метки нужно будет добавлять вручную. По идее первая задача тоже относится к обучению с учителем, потому что мы имеем дело с метками. Но это своего рода промежуточный вариант между маркированными и немаркированными данными.

М. Ф.: Дети по большей части учатся без учителя.