Нам нельзя - Виктория Лукьянова

сказки. А я ведь еще даже половины не посмотрела, так как экскурсию мне обещали после завтрака. Но если позволю себе восторгаться чужим имуществом, Арсений поймет, что я дурочка, которой легко пустить пыль в глаза. И которая легко поведется на красивые побрякушки.

Но я не такая.

— А как комната? Раньше ее использовали для гостей, — рассуждает он о том, что я уже и так знаю. — Не думаю, что там удобно будет жить на постоянке, но…

— Я не задержусь здесь надолго. Не беспокойся, — перебиваю его, складывая перед собой руки.

Арсений усмехается.

— А я уж подумал, что ты разговаривать не умеешь.

— Умею.

Он качает головой. Его забавляет моя реакция, меня же она раздражает.

— Не беспокойся, — я вновь повторяю, решив, что пора уходить. — Я здесь до конца лета. А после начала нового учебного года ты меня здесь больше не увидишь.

Повисает минутное молчание, а после комнату заполняет смех.

— Кусаешься.

— Говорю как есть, — пожимаю плечами и наконец-то, выбравшись из-за стола, намереваюсь уйти. Приходится обогнуть стол и оказаться на пути Арсения, что, конечно, тоже ни к чему хорошему не приводит. Он в одно мгновение поднимается и перехватывает мою руку. Сжимает до боли запястье, надеясь, что буду брыкаться и кричать, но я только останавливаюсь и смотрю на него со снисхождением. Этому взгляду меня научила тетя.

— Осторожней здесь, — шепчет он и поглаживает подушечками пальцев пульсирующее от боли запястье. — Мало ли что может случиться неприятного.

— Это угроза?

— Предостережение, — отвечает он и отпускает мое запястье.

Я сглатываю сладковатый ком, вставший поперек горла, и наклоняюсь немного вбок, чтобы не пришлось громко говорить. Но так, чтобы Арсений меня наверняка услышал.

— Мне плевать на твои предостережения, — шепчу я, поражаясь той безумной храбрости, а может, и глупости, которая захлестывает меня вместе с бьющим по вискам адреналином, — я здесь по приглашению твоего отца. Ты же не хочешь, чтобы он разозлился на тебя?

Глаза Арсения темнеют от вспыхнувшей в них ярости. Я же поднимаю руку, которую он совсем недавно сжимал и показываю ему на свое запястье.

— У меня кожа светлая и тонкая, а синяки на ней остается даже от легкого удара. А ты давил со всей силой, ведь так?

Арсений молчит, но я замечаю, как меняется его взгляд. Ярость проходит, остается недоумение.

— Что будет, если я расскажу твоему отцу, что ты сделал мне больно и угрожал? Думаешь, ему понравится этот синяк? — И опускаю руку, на запястье которой уже проступают алые следы недавнего жесткого захвата.

Я терплю боль. Терплю, потому что иногда эту боль можно использовать во благо.

Тетя меня не била, потому что она знала о том, что на моей коже остаются следы, которые погубят ее. Арсений теперь знает тоже, и ему не стоит забывать об этом.

Парень молчит, когда я покидаю столовую. Возможно, выгляжу, как боец, давший достойный отпор врагу, но на самом деле меня трясет с такой силой, что я едва успеваю добраться до комнаты, чтобы не упасть на пол. И лишь там оседаю, сползая по стенке, и прикасаюсь к покрасневшему запястью.

Следы. Синяки уходят так же быстро, как и приходят. Но есть такие следы, что остается со мной навсегда. Арсений не поймет никогда, что по-настоящему ранят иные касания. Те, что вонзаются острыми ножами в сердце и рубят его на кусочки, оставляя после себя рубцы.

Так вот, мое сердце все в рубцах.

* * *

Проходит не меньше часа, как я забаррикадировалась в комнате в ожидании выяснения отношений, но Арсений так и не пришел, как и не заглядывала Лидия Павловна, видимо, решив, что я отправилась разбирать вещи. Этим и занимаюсь, но с опаской поглядываю на двери. Все жду и жду, что Арсений вломится сюда, чтобы разнести в клочья мои жалкие попытки быть сильной девочкой, способной постоять за себя, но он так и не приходит, как и не слышно иных звуков. Словно в коридоре за дверью никого за это время не было.

Наверное, я становлюсь параноиком. Так просто и быстро можно сойти с ума, оказавшись в некомфортных условиях для существования. Черт! Меня здесь бросили, и я должна как-то выживать. Поэтому и не грызу себя за попытку дерзить парню, который все равно наводит на меня ужас.

Укладываю на полку шкафа несколько сложенных аккуратно футболок и смотрю на свое запястье. Синяка, возможно, и не будет, но вот запястье пока красное. В какой-то степени я хочу, чтобы остался след от его грубых касаний — как напоминание, что у меня есть частичка власти, и я могу манипулировать Арсением хотя бы то время, пока не сойдет след. Но, с другой стороны, мне неприятен сам факт того, что он касался меня.

— Ну что за! — ворчу себе под нос, когда под ноги падает стопка футболок, потому что я настолько задумалась о происшествии в столовой, что не убедилась в том, что сложила одежду как надо.

Опускаюсь на колени, поднимая футболки, как до меня доносится приглушенный закрытыми оконными рамами звук с улицы. Чей-то громкий смех, который пробивается даже через стекло.

Конечно же, это Арсений. Я не должна сомневаться, что он так громко смеется, но ноги сами несут меня к окну. Прячусь за шторкой, выглядывая наружу. Надеюсь, меня там не видно, иначе быть застигнутой в подобной ситуации — верх идиотизма с моей стороны.

Всматриваюсь в Арсения, жалея, что не могу, как какой-нибудь супергерой, прожигать глазами-лазерами дыры в головах врагов. Совсем недавно я надеялась, что он будет злиться или погрузится в мысли, раздумывая над моими угрозами. Но нет! Я на него никак не повлияла. Вон стоит на подъездной дорожке возле какой-то белой машины и с кем-то разговаривает, не утруждая себя манерами. Ржет, как конь, в общем.

Я морщусь и уже было хочу отойти от окна, чтобы только не видеть этого самодовольного придурка, как неожиданно второй участник разговора оборачивается. Наверное, кто-то или что-то привлекло его внимание, но теперь я могу рассмотреть парня. Возраст примерно такой же, как и у Арсения, и, скорее всего, он его друг. Одет легко и просто — джинсы и футболка. На запястье мне удается рассмотреть часы. У парня светлые, чуть вьющиеся волосы, которые легонько треплет ветерок. Лицо мне незнакомо, хотя я успела просмотреть почти тонну фотографий Арсения, когда пыталась узнать про сына Самойлова. Но что-то парня, стоящего напротив Арсения, я не припомню.

Парень отворачивается и кивает на какую-то реплику Арсения. Тот машет кому-то рукой,