Писатель: Назад в СССР - Рафаэль Дамиров

— ни-ни… Надо хотя бы пару пузырей водки взять… Это съест львиную долю моего бюджета, но, по крайней мере, честь моя задета не будет… Ладно, на крайняк, у кого-нибудь на заводе перехвачу червонец до получки… Или — у Савелия Викторовича. В первой моей жизни он давал взаймы охотно…

Судя по адресу, Литвинов жил на другом конце города. Не помню, бывал ли я у него прежде? Мы с ним как-то быстро потеряли друг друга из виду тогда, в семидесятых годах версии один-ноль. Однако не исключено, что в этой новой реальности все сложится по-другому. Выйдя из троллейбуса, мы с Ангелиной спустились в метро. А через сорок минут поднялись на поверхность и еще с четверть часа толкались в битком набитом автобусе. Хорошо, что возле дома, где жил Олег, был продуктовый, и я выполнил свое намерение, купив две бутылки «Московской».

Жил мой армейский приятель в новенькой, с иголочки хрущевке. От магазина путь к ней пролегал через заметенный пустырь. Судя по торчащим из-под снега обломкам бетонных плит и размозженных досок, после сдачи объекта строители либо не смогли, либо не захотели убрать территорию. Спасибо жильцам, они протоптали извилистую дорожку, прихотливо огибающую наиболее опасные участки. Страшно представить, во сколько вывихов, переломов и проткнутых гвоздями подошв обошлось прокладывание этой народной тропы…

Во всяком случае, мы с Дороховой добрались до нужного подъезда без травм. Поднялись на третий этаж. В дверь звонить не пришлось — она была открыта. Из квартиры доносился гвалт. Музыка, голоса, звон сдвигаемых бокалов, стук вилок… Я помог своей спутнице снять шубку, а уж теплые ботики она скинула сама, лихо заменив их прихваченными туфлями на шпильках. Наше появление в единственной, уже битком набитой комнате было встречено с энтузиазмом, изрядно подогретым горячительными напитками.

Обстановка тут была как из советских кинофильмов: на стене ковер, под ним диван-книжка, рядом раскладной стол из неубиваемой советской полировки. С другой стороны стола — мебельная стенка, не новая, но еще пустая и свободная от хрусталя и книг.

Олежек, на правах хозяина, кинулся искать нам место за столом. Хотя казалось, что здесь и таракан не протиснется. И все же каким-то чудом нашлись две свободные табуретки. Мы были усажены, нам вручили чистые тарелки, вилки и фужеры. Я передал дружку водку, и он, подмигнув, тут же ее заныкал. Я принялся разглядывать лица сидящих напротив, выискивая среди них Лиду. И не сразу узнал ее в девушке с пышным шиньоном на макушке. Ну да, я же ее видел только в шапочке! Интересно, а она меня узнала?

Узнала, если судить по грустному взгляду. Понятно, она ждала меня одного, а не в компании со столь эффектной девушкой, какой умеет предстать наша заводская медсестра. Я покосился на Ангелину и понял, что спутница моя все поняла и теперь косилась на соперницу с нескрываемой враждебностью. Ну а на что я рассчитывал, когда решил взять Дорохову с собой?.. Ладно, разберемся… Кто не рискует, тот не пьет шампанское… Правда, за этим столом, заставленным тарелками и мисками с отварной картошкой, домашними соленьями, нарезанным хлебом, кружочками докторской колбасы, винегретом и селедочкой, посыпанной кольцами лука — пили отнюдь не шампанское.

Парни глушили водку, девушки — дешевый портвейн «Три семерки». Закусывали и болтали друг с другом. А то и — флиртовали. Как я понял, все это были простые ребята — работяги и учащиеся средних специальных заведений. То и дело вспархивало над столом крепкое словцо, но, в отличие от своих сверстниц из более поздних времен, девчата тут же осаживали матершинника. Ненормативная лексика еще не стала заменителем нормативной. А в общем пирующие говорили о чём-то столь же простом, как и они сами.

Мужская часть застолья — о футболе, хоккее, подледной рыбалке, способах закалымить и армейских временах. Женская — о помаде, туши, обновках, слезливых кинолентах, актерах и фигурном катании. Мне вскоре стало скучно, и только Лидочкино по-прежнему расстроенное лицо притягивало мой взгляд. Ангелина решила, видимо, мне отомстить и принялась мило щебетать с соседом справа. Тот явно к ней клеился, а Дорохова делала вид, что ей очень интересен его заумный треп. Парень тщился поразить мою спутницу эрудицией.

Наконец, хозяину квартиры надоело, что все разом галдят, и при этом каждый — о своем, и он забренькал вилкой по полупустой бутылке.

— А ну тихо! — гаркнул Олег, как когда-то командовал нашим отделением. — Что вы как на базаре… Мы за что пьем сегодня?.. За нашу непобедимую и легендарную! Кто в армии служил, тот в цирке не смеется!

— Да уж, — подхватили другие мужики. — Эт верно!

— Однако, среди нас есть человек, — продолжал Литвинов, — бывший рядовой четырнадцатой отдельной мотострелковой роты энского батальона, который все это может сказать даже лучше нашего старшины Пелепчука, и при этом — не на матерном…

Я уже начал понимать, к чему он клонит. Меня частенько в случайных компаниях просили что-нибудь почитать из стихов. Отчасти я еще и поэтому бросил писать их.

— Ну, Тёмка, родной, давай, врежь что-нить за нашу дембельскую жизнь…

Быть «свадебным поэтом» еще хуже, чем «генералом», но ломаться, как девчонка, тоже не пристало. Поэтому я не стал отнекиваться и шаркать ножкой. Вставать, правда, тоже не стал. А спокойно так, даже задумчиво, прочитал «Письмо соседской девчонки». Парни заражали, захлопали, заулюлюкали, а девушки поджали губки… Ну да, стишок-то скабрезный… Потом, чтобы угодить женской половине компании, я продекламировал «Не положено спать в карауле…», и у девчат навернулись на подкрашенные глазки слезки, грозя размыть тушь.

Дабы вернуть им хорошее настроение, я обнародовал несколько юморных, но при этом не пошлых стишков из армейского быта, которые публиковались когда-то в нашей батальонной стенгазете. Теперь хохотала уже вся компания, ибо в этих частушках было подмечено то, что знакомо любому советскому человеку, военнообязанный он или нет. Раскочегарившись, я решил было прочесть что-нибудь из гражданской жизни, но идиллия поэтического вечера была нарушена.

— Убери лапы, урод! — резко выкрикнула Ангелина и засветила соседу справа хлесткую пощечину.

Глава 7

— Ты чё⁈ Охренела! — заорал тот и замахнулся.

Я дернул Ангелину на себя и в сторону, одновременно перехватывая руку парня. Тому бы, почувствовав железную хватку пролетарского поэта, поостыть, но он попытался меня ударить свободной конечностью под дых. Пришлось заломить ему руку за спину, припечатав мордой в стол. Ведь если бы я ему двинул в рыло, то он посшибал бы