Выжить в экономике. Руководство для каждого - Яков Миркин

Конечно, в той мере, в какой риски позволяют сделать это. Иногда мы в самом деле не виноваты.

Нет, виноваты. Хотя бы тем, что вовремя не смылись.

Второе. Нельзя не понимать, какие риски перед тобой. Даже назвать их – полезно.

Нельзя их не считать.

Нельзя не пытаться оценить, что с ними произойдет в будущем. То, что называется прогноз.

Нельзя не ставить лимиты на риски – четкие, ясные. Что можно делать, что нельзя.

Нельзя нарушать лимиты рисков. Дисциплина – прежде всего.

Третье. Мы отстаем от событий.

Человеку, у которого всё, в принципе, хорошо и он сыт и удачен, не верится в то, что нормальное течение жизни может быть заменено чем-то «сероводородным». Хотя он клянет власти, но в основе своей уверен, что тепло, еда и дворники на улицах всегда будут. У него нет «встроенного» ощущения повышенных рисков, чутья к ним, он успокоен.

И это беда, потому что у каждого в семье были люди, потерянные во время войн и революций, которых было в избытке в последние 100 с лишним лет.

Нам нельзя терять чувства рисков.

Четвертое. Мы в общем-то инерционны.

Мы опаздываем, когда начинается поворот к лучшему, потому что не верим в него.

И, наоборот, опаздываем, когда нужно убегать сломя голову, потому что тяжело перестроиться от сытости к голоду и бегу.

Нельзя опаздывать, когда управляешь рисками.

Передо мной сидит человек, пьет кофе и говорит:

– Знаешь, как я первый раз побывал в Лондоне? Самолет задымился. Кто был под градусом, тот счастливо проспал экстренную посадку. Старый московский особняк, когда я пришел туда на встречу, вдруг взял и вспыхнул. Через десять минут его витая лестница стала трубой, как в печке. Мой дом в провинции попал под наводнение. Вода – под потолок – пришла за полчаса. Меня грабили за четверть века трижды, как и любого россиянина. Я был в воздухе в одно время с малазийским боингом, в часе полета от него. Я собирался на «Норд-Ост» как раз в те дни, когда был совершен теракт.

Что еще он говорит?

– Я долго не мог летать на самолетах. А сейчас просто отключаю сознание, когда захожу на борт.

Я, приходя в театр, всегда проверяю аварийные выходы.

Надо мной смеются мои друзья.

Даже в самой роскошной гостинице, возносясь к небу на лифте, я ищу лестницы вниз.

Они еще больше смеются.

Я не живу на верхних этажах.

Я летаю только теми авиакомпаниями, у кого меньше история катастроф.

Я почти не летаю чартерами.

Я избегаю толпы, стараясь уйти из нее как можно быстрее.

В сверхбыстрых поездах я стараюсь ни о чем не думать.

В метро не сажусь в первые и вторые вагоны. Помните теракт на «Павелецкой»?

Для меня не существует курортов на Ближнем Востоке и в Северной Африке.

Я не верю охране, не верю всем этим мерам безопасности, потому что чувство риска неизбежно притупляется.

– И что теперь – не жить? – говорит он. – Я летаю дважды – четырежды в месяц. Мы не можем избежать рисков, мы живем толпами. Мы живем в потоке событий и массовых мест. Но мы хотя бы можем пытаться делать риски слабее.

– Ты тоже можешь смеяться, – сказал он, – но каждый день, утром и вечером, я говорю своим родным: «Будьте осторожнее!»

Я их замучил, они смеются надо мной.

Я их замучил телефонными звонками.

Но я всё равно буду это делать каждый день.

А вдруг это их спасет.

Каждое поколение россиян теряет свои активы, а новое начинает жизнь с нуля. Приблизительно один раз в двадцать – двадцать пять лет. Верно для XX века, а может быть, и для нынешнего. Каждую семью за последние двадцать пять лет грабили три – четыре раза (разные люди и в разных формах, не считая государства). Только 1–2 % активов российской семьи способны пережить три – четыре поколения.

По статистике в экономиках, подобных российской, кризисы происходят один – два раза в десять – пятнадцать лет. Считали на примере ста пятидесяти кризисов.

Какой результат? Мы – временщики. В управлении нашими активами сильна генетическая память. Память о том, что любыми активами семья владеет временно. Для отъема всегда кто-то найдется.

А как лучше разорить себя?

Нет ничего проще.

1) Надеяться на государство, на свой кусок от него. Считать, что государство – это прочная сухая почва. В финансовом отношении государство – это лед, подтаявший весной, вечно меняющий очертания и проваливающийся под шагами и полозьями тех, кто полагается на крепость этого ледяного пространства.

Государство часто отнимает, а не дает.

2) Копить на старость. Запасаться. Лет за двадцать до пенсии. Под процент. Или под будущие высокие дивиденды.

Пока дело до старости дойдет, инфляция, кризисы, закрытия банков, перетряхивания пенсионных схем, исчезновения инвестфондов, смерть страховых компаний, девальвации, дефолты – вся эта сутолока развивающегося рынка съест все сбережения и пустит по миру. Не запасешься. Просто деньги имеют свойство таять и исчезать. Никуда не денешься, имуществом придется управлять, засучив рукава.

3) Деньги должны быть громкими. Роскошь нужно показать. А иначе зачем всё это? В превосходстве – смысл.

4) Как-нибудь отдам. Слишком высокий «финансовый рычаг», слишком быстрое расширение имущества и расходов за счет кредитов под высокий процент, при двузначной инфляции и неустойчивом курсе национальной валюты.

Главная ловушка – валютные обязательства. Курс рубля может держаться годами, но потом обязательно случится девальвация. 1998, 2008–2009, 2014, 2015 годы – это годы разовых, крупных девальваций. Они усеяны обломками тех семей, которые брали на себя высокий «финансовый рычаг».

5) Семейная финансовая пирамида. Покрыть новыми долгами старые, не перекрывая их вложениями, приносящими доход. Потребление не по средствам.

6) Не гонялся бы ты, поп, за дешевизной. Или доходностью.

Холодная оценка рисков. Не ищите сверхвысокой доходности. Часто это последний крик отчаяния перед банкротством. Или открытое мошенничество.

Сколько полегло знакомых, отвергавших разумные финансовые предложения, чтобы съесть то, от чего нужно было бежать сразу, не втягиваясь в обсуждения.

7) Спекуляция, попытки заработать в высоких финансах (валютный рынок, деривативы, акции).

Эти рынки – чужие для мелкой розницы. Они живут по чужим правилам, неизвестным пешеходам. Их устанавливают крупнейшие финансовые институты. Валютные и срочные рынки глотают и выплевывают 99 % тех, кто на них приходит, играя по мелкому. Вы берете деньги в долг, берете «финансовый рычаг», чтобы выигрыш был как можно выше. 1 к 100. 1 к 200. При первом колебании курсов – проигрыш. Первоначальный взнос «слизывается». Всё равно проиграете. Против вас профи.