Сердце мексиканца - Ашира Хаан

Заодно она жестами, как смогла, объяснила Але, что выходить со двора и забираться глубоко в заросли окружающих его деревьев не стоит, потому что там водятся змеи. Причем не только на земле, но и свисают с веток, и встретиться с ними глаза в глаза будет не самым приятным опытом. Пантомима была весьма убедительна.

Может, это было и неправдой, откуда Але знать, но проверять на собственной шкуре не хотелось.

На утоптанной площадке, прямо под жарким солнцем, стояло несколько машин, в том числе тот пикап, на котором ее привезли. Но, увы, водить Аля не умела — как-то не готовила ее жизнь к тому, что придется спасаться бегством из плена в Мексике. В какую сторону идти пешком по дороге, и как долго, и не поймает ли она снова солнечный удар, как уже умудрилась за недолгий путь сюда, — тоже не была уверена. Планы на побег пришлось пока отложить.

В рюкзаке нашлась косметика, зубная щетка с пастой и парочка блоков сигарет и стиков для электронки. Еще одна пачка печенья, документы, ноутбук и запасные носки. Увы, сменное белье, как и все остальные ее вещи, осталось в чемодане, поэтому приходилось вечером быстро стирать трусики и футболку в раковине и вешать сушиться на перекладину стула, загораживая джинсами. И надевать на голое и влажное после душа тело единственное, что оставалось, — льняное платье. Это выглядело недвусмысленным приглашением, и Аля ждала визита Хесуса на вторую и на третью ночь с дрожью и отчаянием.

Она не представляла уже, как отреагирует на него. Сейчас хотелось выцарапать глаза и оторвать яйца, но что-то подсказывало, что в реальности все будет иначе.

Он не приходил.

В гостиной и во дворе шумели до глубокой ночи, что-то пили, смотрели телевизор, смеялись тем самым громким мужским смехом, от которого инстинктивно съеживается любая женщина, даже если она не в ловушке незапертой комнаты и почти раздета.

На четвертый день плена вся банда умотала куда-то на машинах прямо с утра. Вернулись они только к вечеру, веселые, возбужденные и пьяные, и продолжили праздновать прямо во дворе рядом с домом. Разожгли огромный костер, и его рубиновое пламя соперничало в кровавости оттенков с алым закатом, разливавшимся ручьями по верхушкам деревьев. От огня через двор тянулись длинные черные тени, изломанные и страшные. В одной из машин включили музыку, но за шумом веселья двух десятков мужчин Аля не слышала ничего кроме низких частот, ритмично бьющих в землю.

Казалось, там творится какой-то обряд — вот-вот появится камень, ритуальный нож и шаманы взовут к богам солнца и дождя. Тени перечеркивали лица тех, кто ходил от дома к костру, принося лепешки и миски с мясом и овощами, делали их похожими на индейцев, подготовившихся к ритуалу жертвоприношения.

Аля сидела, закутавшись в покрывало, и, несмотря на то что дневная жара еще не ушла из комнаты, ее била дрожь. От гулкого ритма, мелькающих отсветов огня и криков мужчин в глубине живота рос инстинктивный звериный ужас и ощущение, что сегодня что-то изменится.

И никаких вариантов для перемен к лучшему она не видела.

Ее клонило в сон, но стоило прикрыть глаза, как очередной крик раздавался словно прямо рядом с ней, и она вздергивала голову, ощущая, как мечется в груди сердце, пытаясь выпрыгнуть через горло и забиться рыбкой на деревянном полу.

Скрип двери заставил сердце замереть, застыть, заткнув Але горло, чтобы она не закричала раньше времени.

То, что пытался изобразить Хесус на своем лице, было, наверное, улыбкой. Но его взгляд был злым и темным, и получался скорее оскал. От него пахло алкоголем и свежим молодым потом. Аля на секунду прикрыла глаза, а когда распахнула обратно, он уже рылся в ее рюкзаке. Перебирал флаконы с разноцветными жидкостями, открывал их, нюхал, бросал на кровать. Аля подбирала ноги, будто пытаясь убежать от прибоя, который вот-вот утащит ее в темную глубину.

Наконец он нашел что-то, что ему понравилось, повернулся к кровати, потащил на себя покрывало и хищно улыбнулся, подтягивая Алю к себе. Дернул платье с плеча, выдавил на ладонь пахнущую малиной пенку и стал размазывать по ее груди, прерывисто дыша. Когда он стискивал пальцы на ее груди чуть сильнее, по лицу его пробегала судорога, словно он едва сдерживает что-то внутри себя.

Наклонился, лизнул ее влажную кожу, сжал зубами сосок, добившись приглушенного писка от Али, и опрокинул ее на спину, задирая подол.

Что-то неуловимо изменилось в нем и его действиях. То, что в Паленке было экзотичным сексом, томным, жарким, резковатым и от того волнующе-острым, здесь стало злым и жестоким, давящим, как мрачный мир за пределами двора.

Аля сжималась — возбуждения не было и в помине. Даже когда его пальцы забрались ей между ног, и Хесус, обнаружив отсутствие белья, шумно втянул воздух ртом и от его кожи полыхнуло жаром. Раньше от такого по ее телу пробегала дрожь и зажигала что-то внутри. Сейчас она могла только стискивать зубы и терпеть, пока он нащупывал клитор, раздвигал складки плоти и теребил его привычными и умелыми движениями. Аля не рисковала возражать, памятуя о том, как его это бесит. Здесь она в полной его власти, наказание может быть непредсказуемо жестоким.

Тело не откликалось, словно выключенное. Было только муторно и стыдно, тяжелый комок страха в животе наливался холодом. Но в этот раз ее терпеливое равнодушие Хесуса не отвращало. Даже когда за стенами дома явно начало что-то происходить: крики стали громче, взревел автомобильный двигатель, взметнулось пламя костра, осветив и спальню, — ему было все равно. Он уже рвал пряжку с ремня, скидывал футболку, обнажая блестящую от пота грудь, и Але оставалось только сжимать зубы, раздвигать ноги и надеяться, что это кончится быстрее обычного.

В незапертую дверь за его спиной сунулась чья-то рожа, кто-то заржал, комментируя увиденное в комнате, и Хесусу что-то сказали — длинную фразу на испанском, из которой Аля уловила только имя или название — Сантьяго.

Хесус что-то рявкнул, дверь закрылась, но за ней тут же раздался взрыв злого хохота. Он выдохнул тяжело и долго и посмотрел на Алю, словно проверяя, как она отреагирует. Она застыла, боясь пошевелиться.

Он встал, одернул ее платье, застегнул ремень и вышел, хряснув дверью об косяк.

Во дворе все давно стихло и все разошлись, только алый костер, догорая, кидал в небеса россыпи золотых искр. Куда так быстро и качественно успели усосаться двадцать пьяных буйных мужиков? Это было даже жутковато. Словно из леса пришли те самые древние боги и забрали их с собой.

Аля вновь завернулась в покрывало и сидела, откинув голову на стену, страшась ложиться, чтобы не уснуть и не проснуться в аду. Но глаза закрывались сами собой и незаметно она все-таки задремала.

Проснулась от громких голосов. Костер во дворе прогорел до пепла, и в темноте не было видно, кто разговаривает, но интонации были угрожающими, злыми, от них хотелось спрятаться, но у Али не было даже одеяла, которым можно накрыться с головой, только легкое покрывало. Что-то грохнуло, взревел двигатель — и шум стал удаляться. Затих где-то в глубине джунглей, но Аля продолжала вслушиваться, пока не убедилась, что даже птицы пока не планируют петь, напуганные происходящим. Здесь и петухи не кричали, а вполголоса сипели. Что тут должно было твориться, чтобы довести их до такого?