Чары зари - Катарина Керр

Маддин устроился возле угла и начал их стягивать.

— Весна пришла, — сказал он. — Ты огорчишься, когда я уеду?

— Да, но не так сильно, как если бы увидела тебя повешенным.

— Правильно. Но, Белл, мне жаль, что я не могу остаться. И жаль из-за тебя. Я хочу, чтобы ты это знала.

— Было бы великолепно, если бы ты жил с намина ферме, но не представляю, как бы мы тебя скрывали. Несколько наших друзей уже знают, что у меня есть мужчина, а через несколько месяцев об этом проведает вся деревня.

Когда Маддин поднял глаза, то увидел, что Белиан улыбается, но ее темные глаза оставались спокойными, как и всегда

— О, боги, что я наделал? Ты беременна?

— А как ты думал, что случится после всего, что мы вытворяли в постели? Меня едва ли можно назвать бесплодной, не так ли? О, послушай, ненужно так волноваться, любовь моя. Я уже давно хочу еще одного ребенка. Я просто рада, что у нас было время, и ты мне его дал.

— Но мне придется тебя оставить! У меня даже нет денег на повитуху.

— Повитуха — моя подруга, поэтому об этом не беспокойся. Вырастить ребенка я могу и сама, но заполучить дитя без чьей-то помощи невозможно, не так ли? — Она осторожно положила руки на живот. — Надеюсь, это девочка. Но если родится сын, мне назвать его в честь тебя?

— Если ты только на самом деле так хочешь. Лично я хотел бы, чтобы ты назвала его в честь моего отца. Его звали Даумир.

— Тогда, если родится мальчик, это будет Даумир. В любом случае я надеюсь, что ребенок унаследует твои вьющиеся волосы.

Маддин колебался. У него в сознании поднималось подозрение, которое его беспокоило. Он всегда знал, что Белиан не любит его по-настоящему, но теперь он начинал размышлять: уж не использовали ли его просто как быка-производителя?

— Белл, тебе будет меня не хватать, когда я уеду?

Несколько удивленная, она задумалась над вопросом.

— Ну, да, — выговорила она наконец. — Немного.

Когда Маддин уехал тем вечером, теплый воздух сильно пах весенней землей. На вершине горы Маддин спешился и долго стоял, глядя на погруженную во тьму землю, блестящие в лунном свете ручьи, отдаленные домики спящей деревни, и далекий блеск озера, рядом с которым ворота Других Земель чуть не открылись перед ним. «Я был счастлив этой зимой, — подумал он. — Будь прокляты все эти короли-самозванцы!»

Утром Маддин в последний раз вывел коня из стойла. Над головой плыли белые облака. Они отбрасывали тени на бледную траву, показавшуюся среди грязной пустоши. Когда они добрались до подножия горы, Невин вручил Маддину поношенный кожаный кошель, в котором позвякивали монеты.

— Бери и не спорь, парень. Я спасал тебе жизнь не для того, чтобы ты голодал на дорогах.

— Спасибо. Как бы мне хотелось отплатить вам за все, что вы для меня сделали!

— Готов поспорить, что ты это сделаешь. Твой вирд однажды привел тебя ко мне и, подозреваю, сделает это снова, но каким-то странным образом, которого не можем пока понять ни ты, ни я.

* * *

Хотя Маддин хотел направиться на запад и как можно скорее оставить Кантрейю позади, он был вынужден вначале повернуть на юг, потому что горы между Кантрейей и провинцией Гвентейр в это время года все еще покрывал снег. Он ехал осторожно, избегая основной дороги, которая шла вдоль реки Канавер до дана Кантрей, и держался петляющих троп, которыми пользовались крестьяне, или просто тащился по дикой местности. Единственными людьми, кому он позволял себя видеть, были фермеры. Их, как и Белиан, гораздо меньше беспокоили вопросы чести и войны, нежели монеты, которыми он расплачивался за еду.

Через четыре дня осторожной езды он оказался на границе Гвентейра. Здесь горы были низкими, а местность — пересеченной, усыпанной небольшими фермами и местами зимних стоянок коневодов. Все лето они перемещались со своими табунами по здешним пастбищам. В это время года во всех Домах бурлила деятельность. Кобылы жеребились, требовалось подковать лошадей, починить сбрую, приготовить съестные припасы, которые коневоды возьмут с собой во время первой долгой весенней выездки. Ни у кого не было времени задумываться об одиноком всаднике, который сидел в седле воина, но одетый в рубашку фермера.

Как раз в сумерках одним теплым днем Маддин приблизился к каменному столбу, который отмечал границу между двумя гвербретринами. Проезжая мимо, он вздохнул с облегчением. Хотя он все еще оставался вне закона, его шея теперь подвергалась куда меньшей опасности. Когда-то, в мирные, теперь уже почти мифические времена, все гвербреты в королевстве приняли бы решение Тибрина о признании Маддина вне закона, но теперь, в разгар долгих кровавых войн, все способные сражаться мужчины слишком ценились лордами, чтобы гнать их прочь, задавая неприятные вопросы. Впервые за несколько недель он почувствовал себя достаточно расслабленно, чтобы запеть.

Услышав песню, появились двое простейших духов, голубая сильфида устроилась на луке его седла и демонстрировала ему свои острые зубки. Скрюченный коричневый гном, которого Маддин видел впервые, танцевал на дороге рядом с его конем. Увидев их, Маддин так обрадовался, что чуть не расплакался. По крайней мере, одна небольшая часть его магической зимы отправилась в путь вместе с ним.

Правда, вскоре у него оказался и сопровождающий — человек, причем как раз его-то Маддин никогда не ожидал заполучить в попутчики, да еще и таким неожиданным образом. Утром, миновав границу, Маддин подъехал к последней горе, поднялся на вершину и остановил коня, чтобы посмотреть вниз, на огромную зеленую долину Гвентейра, воистину — родину самого ветра, где деревья, которые с таким трудом высаживали фермеры, вырастали согнутыми, словно сгибались от непрекращающегося страха перед постоянным свистом ветра. Поскольку день был удивительно ясным, Маддин видел местность на много миль вокруг. Землю покрывал тонкий слой первой зеленой травы и озимой пшеницы, тут и там мелькали небольшие пруды или круглые здания далеко отстоящих друг от друга ферм. Ровная дорога тянулась строго на запад, а на ней, не более, чем в миле впереди, Маддин заметил одинокого всадника.

Что-то с этим человеком было не так. Маддин понял это даже на расстоянии, потому что парень согнулся в седле, и его лошадь шла, словно сама по себе. Она тащилась медленно, то и дело останавливаясь, чтобы сорвать пучок травы, который замечала у обочины дороги. Животное спокойно жевало, пока наездник не приходил в себя и не направлял его, чтобы, через несколько мгновений, снова рухнуть на шею лошади. Первым желанием Маддина было отправиться по другой дороге и не обременять себя чужими невзгодами, но затем он подумал о Невине, который рисковал собственной жизнью, чтобы вылечить и приютить у себя человека, объявленного вне закона. Маддин причмокнул, понукая коня, и пустил его рысью. Одинокий всадник не услышал его приближения. Его, вроде бы, совершенно не беспокоило, следует ли кто-то за ним, потому что он ни разу не повернулся и даже мельком не бросил взгляда через плечо, пока Маддин его догонял. Приблизившись, Маддин увидел, что вся рубашка на спине всадника густо покрыта засохшей ржаво-коричневой кровью. Мужчина остановил лошадь и сидел, согнувшись, усталый, словно предлагая Маддину нанести последний удар и покончить с его мучениями.