Страх - Франк Тилье

– Мы, честно говоря, тоже. Вероятно, один из убийц держал Лебара, а другой душил эспандером. Как бы там ни было, известная нам ДНК ведет к некоему Людовику Блие, который сидел в тюрьме за торговлю наркотиками. Вышел пять лет назад. Пока мы располагаем только его старым адресом. Если он не изменился, то Блие живет в новостройках в районе Южного Лилля.

Борис посмотрел на часы. Седьмой час. Он поморщился.

– Должен позвонить один парень из мэрии для подтверждения. Надеюсь, он не забыл.

– Можно, я буду присутствовать при обыске? Мне надо выйти отсюда, иначе я умом тронусь. Я никому не буду мешать, просто посмотрю, как работают профи. Хочу взглянуть на рожу этого Блие, когда он станет нам объяснять, как его кожа попала под ногти типу, убитому в сорока километрах от того места, где он живет.

Она улыбнулась. Борис кивнул:

– Без проблем, приживешься, как пересаженный орган.

– Кончай напоминать мне о пересадках и органах!

Лейтенант встал:

– Ладно, нам только надо, чтобы этот Блие указал своего сообщника, того, чья ДНК неизвестна. Возьмем обоих, и дело с концом. Неплохая работа, а?

– Спасибо базе данных, – отозвалась Камиль. – Скоро даже задницу от стула отрывать не придется. Дела будут раскрываться сами собой.

Борис поставил стаканы в мойку и ополоснул их. Камиль надевала ботинки из гортекса, глядя, как он управляется.

– У тебя что, руки чешутся? – спросила она.

– Еще бы! У тебя сегодня все так аккуратно, просто супер. Блеск! Ты привычки поменяла?

– Еще скажи, раз уж ты здесь, что у меня вечный бардак. Что бы ребята подумали, если бы увидели, что ты моешь у меня посуду?

– Просто в этом году много муравьев развелось. Заметила? Оставишь немного просыпанного сахара перед уходом, а когда возвращаешься, они уже кишат.

– Я бы сказала, что это скорее рефлекс закоренелого холостяка. Слушай, а когда ты уже приведешь к нам в казарму красивую молодую женщину?

Он выключил вентилятор. Его щеки покраснели. Борис терпеть не мог, когда с ним говорили о женщинах, ему становилось неловко, но Камиль нравилось его поддразнивать.

– Когда у меня появится лишнее время, – откликнулся он сухо.

Они вышли из казармы и пересекли парк. Словно в отместку Борис шагал быстро, но Камиль выдерживала темп.

– Хочу попросить тебя об услуге, – сказала она, переводя дух.

– Какого рода?

– Завтра я хотела бы получить доступ к картотеке пропавших людей. А еще к спискам тех, у кого были прошлые судимости. Но если запросишь ты – все-таки это будет не так подозрительно, как если я сама туда сунусь.

– Завтра пятнадцатое августа,[2] Камиль.

– Вот именно, будет затишье, и мне никто не помешает.

– А зачем тебе это нужно?

– Не спрашивай, просто поверь мне, ладно? Я твоим доверием не злоупотреблю.

Борис замедлил шаг и ответил смущенно:

– Знаешь, там все довольно строго.

– Да, знаю. Поэтому по твоему запросу будет не так заметно. Ты офицер, а я всего лишь техник…

– Ладно… Но ты мне когда-нибудь объяснишь?

Камиль кивнула. Да, когда-нибудь, подумала она с горечью.

Они присоединились к команде из трех жандармов, терпеливо ожидавших за оградой. Как и перед каждой операцией, люди Бориса были возбуждены. Камиль дружески поздоровалась со всеми. Новости тут распространялись быстро. Слух о том, что ей стало плохо на месте преступления, уже облетел всю казарму.

Они разместились в двух служебных машинах. Включив кондиционер на полную мощность, Борис возглавил кортеж и выехал на объездную лилльскую дорогу. Камиль молча глядела в пустоту, сложив руки на животе. Ей было страшно. Когда же она рухнет с окаменевшим сердцем в груди? Когда с ней будет покончено? В сентябре? Октябре? Она невольно вспомнила старый бельгийский анекдот: «Мсье, вы тяжело больны, вам осталось жить два месяца». А больной отвечает: «В таком случае выбираю июль и август».

Она догадывалась, что Борис исподтишка поглядывает на нее; может, он что-нибудь и заподозрил, но ничего не говорит. Она ценила своего коллегу за то, что он никогда ни к чему ее не принуждал и не позволял себе приставать к ней. Хотя он в любом случае не умел приставать к женщинам. Камиль даже недоумевала порой: а была ли у него вообще хоть одна?

От этих мыслей ее отвлек телефонный звонок. Борис ответил. Камиль поняла, что ему звонит тот тип из мэрии, и увидела изумление на лице коллеги.

– Вы уверены? – спросил он отрывисто, выезжая на ответвление в сторону Южного Лилля.

Разговор продолжился еще несколько секунд, и в конце концов Борис положил трубку.

– Произошел чудовищный сбой.

– Что именно?

– Секунду.

Борис торопливо набрал номер. На сей раз Камиль поняла, что он звонит в лабораторию, делавшую анализ ДНК. Закончив разговор, он вцепился в руль обеими руками.

– Поворачиваем и возвращаемся домой.

– Как это? Почему?

– Под ногтями жертвы была найдена точно ДНК Блие, смешанная с другой, неизвестной нам ДНК. В лаборатории и в базе данных на этот счет высказались определенно.

– Так в чем проблема?

– В самом Блие. Когда парень из мэрии сейчас позвонил мне, перед ним лежало свидетельство о смерти. Блие умер семь месяцев назад. Его нашли повешенным в собственной квартире.

Он помолчал, потом добавил:

– Ты когда-нибудь видела, чтобы преступление совершил покойник?

Солнце начинало свой томный спуск за лес Лэг. Оно казалось тяжелее, чем обычно, и его контуры стали уже не такими четкими, словно оплавились в собственных лучах. Одуряющая духота, достойная луизианских болот, угнетающе действовала на организмы сыщиков, которые провели всю вторую половину дня, прочесывая коммуну Сен-Леже пешком и на машине, чтобы собрать свидетельства или доставить к дому свое оборудование.

Слух об этой необычной суете вскоре дошел до ушей журналистов. Местные корреспонденты искали хоть какую-нибудь поживу для своих статеек, следуя за полицейскими, словно голодные стервятники. Уже поговаривали о слепой девушке, заточенной в одной из штолен заброшенной каменоломни каким-то жаждавшим крови психопатом.

Шарко ждал в саду, чтобы эксперты-криминалисты позволили ему наконец войти в дом. Он прислонил обе картины изображением к стене, и, воспользовавшись вынужденной передышкой, позвонил Люси и объявил ей, что вернется не скоро. Та немедленно ответила: «Гениально, значит, дело серьезное. Все мне расскажешь».