Приговор воров - Михаил Серегин

Пучков опешил, но только на секунду. В следующее мгновение он понял, что судьба предлагает ему один-единственный шанс выбраться из того, казалось бы, совершенно безвыходного положения, в какое он по дурости своей и неосторожности влип.

– У меня есть… – забормотал Пучков, – у меня есть…

Заплетающимся языком он назвал сумму.

Бандюга качнул головой и недовольно поморщился.

«Мало, – с ужасом догадался Пучков, – не согласится. Выдаст. Я ведь теперь целиком в его руках. Что мне делать? Квартиру продать?»

– Ладно, – проговорил бандюга, и нотки откровенного сожаления звучали в его голосе, – за грош себя продаю. За грош рискую. Но уж чего не сделаешь ради хорошего человека. Давай, беги за бабками.

– Ага, – только и успел промолвить Пучков и сорвался с места.

– Эй! – остановил его окрик бандюги на самом пороге квартиры.

«Передумал»! – мелькнула страшная мысль в голове у Ивана.

– Штаны-то надень, – посоветовал бандюга. – А то хозяйство застудишь.

– Ага, ага, – забормотал Иван Пучков, кидаясь обратно и дрожащими руками поднимая с пола свои манатки. – Сейчас… Вы не беспокойтесь, я сейчас все принесу. Все будет в лучшем виде…

И он убежал, едва успев одеться.

* * *

Как только дверь за Пучковым закрылась, Танька отбросила с лица своего простыню и села на кровати.

– Так, – зловещим голосом поинтересовалась она. – И с какой же стати ты, козел драный, меня блядью обозвал?

На бандюгу это чудесное и невероятное воскрешение из мертвых не произвело никакого впечатления.

– Не с тобой разговаривал, – сказал он. – Вот и заткнись.

– Заткнись?! – взвилась Танька. – Да я под этого дистрофика легла только потому, что ты меня попросил. А ты еще и обзываться будешь! Козел!

– Не ори, – негромко, но внятно проговорил бандюга и смерил Таньку тяжелым взглядом. – Ты труп и, значит, должна лежать тихо и неподвижно. Иначе какой ты тогда труп? Совсем непохоже. Этот кретин бабки мне должен принести сейчас. А бабки мне нужны. И ты мне мешать не будешь. Иначе я могу и это самое: подогнать действительное под желаемое.

– Как это? – не поняла Танька.

– А вот так, – сказал бандюга и своими ручищами произвел в воздухе движение, будто душил кого-то. – Поняла?

И он снова тяжело посмотрел на нее.

Видимо, во взгляде бандюги была скрыта какая-то страшная сила, потому что Танька, визгливая халда и бесстрашная истеричка, не стала ни грозить, ни устраивать скандала, а спокойно и покорно улеглась на кровать.

Бандюга снова прикрыл ее простыней.

– Вот так, – сказал он, – вот так и лежи. И попробуй только шелохнуться, когда этот нытик здесь объявится снова.

– Да чего ты с ним мучаешься? – глухо спросила из-под простыни Танька. – Зашел бы к нему в гости да пристукнул его кулаком. И сам бы все забрал, что тебе нужно. Не надо было бы тогда комедию ломать и меня к этому делу примазывать. Думаешь, мне очень приятно было, когда он костями своими на мне гремел? А уж как изо рта у него воняло…

– Заглохни, – закуривая, тихо произнес бандюга. – Если бы я зашел к нему в гости и стал кулаками махать, это называлось бы – грабеж. Знаешь, какой срок за такие дела дают? Не знаешь. Потому я тебе и сказал – заглохни. А теперь этот фраер так напуган, что не только сам – по собственному желанию – мне все свои сбережения отдаст, он еще и пятки мне лизать будет, чтобы я его бабки поганые взял. Поняла?

Танька ответить не успела. Кто-то тихонько и робко заскребся во входную дверь ее квартиры.

– Лежи, а то убью, – в последний раз пригрозил бандюга Таньке и пошел открывать.

* * *

Иван Пучков держал в дрожащих руках смятую пачку банкнот.

– Вот, – жалобно кривя рот, заговорил он, – все, что было, все вам отдал. Все, все…

Бандюга небрежно сунул деньги в карман своих кожаных штанов.

– Теперь свободен, – сказал он. – Давай, беги домой. И я тебе советую – смотайся из города куда-нибудь. Хотя бы на недельку. Чтобы тебя не было ни видно и ни слышно. Понял?

– Понял, – пискнул Пучков. – Сегодня утром уеду.

И исчез.

Бандюга неторопливо вернулся в спальню. Танька уже скинула с себя простыню. Она сидела на кровати и зевала.

Увидев бандюгу, она поднялась.

– Сколько он тебе дал? – спросила она.

– Столько, сколько обещал, – коротко ответил бандюга.

Он запустил руку в карман и достал несколько купюр. Положил их на ночной столик рядом с еще нетронутой бутылкой водки.

– Хватит столько? – осведомился он у Таньки.

– Нет, – быстро ответила она.

Бандюга добавил еще одну купюру.

Танька сгребла деньги и сунула их под подушку.

– Теперь уйдешь? – равнодушно спросила она.

– Да, – невнимательно ответил бандюга. Он думал уже о чем-то совсем другом.

– Ну и вали.

Не попрощавшись, бандюга вышел за дверь. Он шел по ночным улицам города, не останавливаясь и не оглядываясь назад. Когда ему показалось, что отошел он на порядочное расстояние, он остановился и достал из кармана сотовый телефон.

Набрав номер, он терпеливо ждал, когда снимут трубку. Дождавшись, он проговорил:

– Алло? Петя? Рустам говорит… Понятно, что разбудил. Но время не терпит. Есть кое-какие сообщения по делу, которое ты мне поручил. Что?.. Нет, до утра не подождет. Приезжай к «Ривьере». На то самое место, где мы сегодня встречались. И друга своего захвати. И братков побольше. Сколько? Сколько можешь, столько и захвати. Чем больше, тем лучше. Зачем? Потом объясню… Да! Я могу опоздать. Поэтому подождите меня пару часиков. Понятно? Ну, вот и ладушки. Значит, договорились.

Человек со шрамом, называвший себя Рустамом, отключил телефон. Он огляделся и направился к ближайшей проезжей части.

Ему нужно было поймать такси. Для курортного города такси в любое место и в любое время было делом обычным. Куда угодно довезут, только денег заплати. Деньги были проблемой для человека со шрамом.

Впрочем, теперь он эту проблему решил.

* * *

Убийца очень любил шоколад. Не сладости вообще, а именно – шоколад. Шоколад был для него чем-то большим, чем просто сладость. Как символ солнечного и счастливого детства, которого у него никогда не было.

Он медленно помешивал в кастрюльке бурлящий шоколад в номере безвестной гостиницы захолустного города, куда он уехал, после того как на аэровокзале убил министра. Его неотступно преследовало то, что он знает, что он увидел в глазах умирающего министра.

Не только министра. А в глазах всех тех, кого он на своем веку убил.