Женщина в черном - Сьюзен Хилл

Судя по всему, миссис Драблоу не использовала эту комнату уже много лет. На мебели виднелся тонкий, белесый слой соли, которая висела в воздухе, а подсвечники и канделябры потускнели. Льняные скатерти были туго свернуты и местами пожелтели, хрусталь и фарфор покрылись пылью.

Я вернулся в одну из комнат, которая сохранила некое подобие домашнего уюта, хотя там тоже было холодно и пахло сыростью. Это оказалась малая столовая, располагавшаяся рядом с кухней. Я стал медленно пить бренди, пытаясь прийти в себя и понять, что мне делать дальше.

Но когда алкоголь подействовал и я немного успокоился, мои мысли пришли в полное смятение. Я разозлился и на мистера Бентли за то, что он послал меня сюда, и на свою глупую независимость и непроходимую тупость, и на то, что я пренебрег намеками и завуалированными предупреждениями местных жителей. Я жаждал, нет, скорее, молился о том, чтобы мне удалось поскорее вернуться в шумный и суматошный Лондон, оказаться среди друзей, просто среди знакомых мне людей и вновь увидеть Стеллу.

Я не мог спокойно сидеть в этом пустынном и вместе с тем пугающем старом доме, где чувствовал себя как в ловушке. Поэтому начал бродить из комнаты в комнату, брать в руки разные предметы, бессмысленно вертеть их и класть на место. Я поднялся по лестнице наверх, снова прошел через спальни с закрытыми ставнями, забрался по еще одной лестнице на чердак, заваленный старым хламом, без ковра на полу, без штор и ставен на высоких узких окнах.

Все двери были открыты, в комнатах — порядок, но холодно, пыльно, сыро и очень душно. Лишь одна дверь на втором этаже в конце коридора, где располагались еще три спальни, оказалась заперта. Снаружи я не нашел ни скважины, ни засова.

По какой-то неясной причине я разозлился на эту дверь. Я пнул ее ногой и яростно потряс за ручку, но затем оставил попытки открыть и спустился вниз. Пока я шел, мои шаги разносились по дому гулким эхом.

Через каждые несколько минут я подходил то к одному, то к другому окну и тер ладонью стекла, пытаясь рассмотреть, что за ними. Я стирал покрывавший их тонкий слой грязи, но не мог стереть морской туман, который стоял за окнами снаружи. Глядя на него, я видел, как он постоянно изменялся, как облака в небе, но не рассеивался, и не было никаких намеков на просвет.

Наконец я рухнул на плюшевый диван в просторной гостиной с высоким потолком, повернул голову к окну и, допив второй стакан выдержанного, ароматного бренди, предался грустным мыслям и жалости к самому себе. Мне уже не было холодно, я не чувствовал ни страха, ни тревоги. У меня вдруг возникло ощущение, что я оказался внутри кокона, который отгораживал меня от страшных событий, случившихся на болотах, и позволял расслабиться и ни о чем больше не думать. Это чувство оказалось таким же неуловимым, как туман за окном, но оно дарило умиротворение и негу и позволяло обрести если не покой, то по крайней мере облегчение после сильных переживаний.

В ушах у меня что-то непрерывно звенело и отдавало в голову. Резкий металлический звук был совсем близко и вместе с тем так далеко, что казалось, будто он колеблется и я сам раскачиваюсь в такт ему. Я пытался вырваться из окружавшей меня тьмы, подвижной и крутящейся вокруг меня, но земля уходила из-под ног. Я боялся поскользнуться и упасть, провалиться в ужасный водоворот, из которого доносилось эхо. Колокольчик продолжал звенеть. Я в замешательстве проснулся и увидел похожую на огромную тыкву луну, которая светила в окно с ясного черного неба.

Голова моя отяжелела, во рту было вязко и сухо, руки и ноги затекли. Я не знал, сколько времени проспал: несколько минут или несколько часов, ибо полностью утратил ощущение времени. Я попытался подняться и в этот момент осознал, что звон колокольчика вовсе не почудился мне в нервном и сумбурном сне. Это был реальный звук, который разносился по дому. Кто-то звонил в парадную дверь.

Я вышел из комнаты и направился в прихожую. Мои ноги, долгое время находившиеся в согнутом положении, одеревенели, колени подгибались. В этот момент я стал воскрешать в памяти недавние события и прежде всего с замирающим от ужаса сердцем вспомнил о происшествии с повозкой и о детском крике, разнесшемся над болотами. Зажженные мною лампы все еще горели. Я подумал, что, вероятно, их заметили, и распахнул входную дверь, продолжая вопреки всему надеяться увидеть на пороге крепких мужчин из поисковой группы, прибывших ко мне на помощь. Они не растеряются, выслушают меня, а потом увезут меня из этого места.

Но на посыпанной гравием дорожке в свете полной луны и горевшей в прихожей лампы стоял всего один человек, и это был Кеквик. Позади него виднелась повозка, запряженная лошадью. Все выглядело реально и обыденно, и казалось, с ними ничего не произошло. Воздух стал холодным и чистым, в небе сияли звезды. Болота выглядели тихими и спокойными и блестели серебром в лунном сиянии. Туман и облака рассеялись, а сырость почти не ощущалась. Перемена была настолько разительной, словно я очутился в совершенно другом мире и все случившееся — лишь дурной сон.

— Пришлось подождать, пока туман рассеется. В такой мрак нельзя переправляться, — как ни в чем не бывало заметил Кеквик. — Вам не повезло.

Мой язык прилип к нёбу, а ноги подкосились.

— А потом мне еще пришлось ждать отлива. — Кеквик осмотрелся. — Сюда ужасно неудобно добираться. Скоро вы и сами в этом убедитесь.

В этот момент я наконец-то взглянул на часы и понял: уже два часа ночи. Как раз начался отлив, открывший дорогу Девять жизней. Я проспал почти семь часов, примерно столько же я сплю обычно по ночам, но это значило, что до рассвета еще оставалось несколько часов, а я чувствовал себя больным, усталым и измотанным, словно меня мучила бессонница.

— Я не ожидал, что вы приедете в такой час, — с трудом пробормотал я. — Это очень мило с вашей стороны…

Кеквик слегка приподнял кепку и почесал лоб. Тогда я заметил, что его нос и нижнюю часть лица покрывают шишки, бородавки и наросты, а кожа пористая и имеет багрово-синий оттенок.

— Я бы не бросил вас здесь ночью, — сказал он наконец. — Нет, не мог я так с вами поступить.

Я почувствовал легкое головокружение. Мы снова беседовали с ним как нормальные люди. Как же я был рад видеть его! Никогда в жизни я так не радовался появлению человека и маленькой, коренастой лошадки, которая молча и терпеливо стояла рядом.

Но через мгновение воспоминания вернулись ко мне, и я выпалил:

— Но что случилось с вами, как вы очутились здесь… как вы смогли выбраться?

В этот момент мое сердце дрогнуло, и я понял, что вовсе не Кеквик и не его лошадь угодили в болото. Это был кто-то другой, и он ехал с ребенком, но теперь они сгинули, погибли, болота забрали их, а вода сомкнулась над их головами, и на ее спокойной сверкающей поверхности не осталось даже ряби. Но кому пришло в голову ноябрьским вечером ехать сюда сквозь туман во время прилива, да еще взять с собой в эти опасные места ребенка? Почему они отправились именно сюда и кто ехал в той повозке? Ведь на многие мили вокруг Ил-Марш — это единственный дом, если только я не ошибался и поблизости не находился еще один дом, скрытый от посторонних глаз. Тот самый, где жила женщина в черном.