Твой демон зла. Ошибка - Сергей Волков

Второе. Ваша жизнь отныне в руках Божьих, а это значит, что только Он знает, как и когда она оборвется, а по сему – не грешите по напрасно.

Я оглянулся на сидящих вокруг одногруппников, ожидая увидеть улыбки на их лицах – сам я в Бога не верил… ну, почти не верил, и ожидал, что напыщенные, как мне казалось, слова Вершанского вызовут улыбки, но нет, все парни слушали начальника школы с серьезными и торжественными лицами.

Сигизмунд Янович между тем продолжал:

– И, наконец, третье. С этого часа вы все зарегистрированы в органах госбезопаности, а это значит, что любое ваше противоправное действие будет раскрыто достаточно быстро, не смотря на ваш профессионализм. Поэтому помните – у вас нет права на убийство, вы не «джеймсы бонды», и даже защищая жизнь клиента, вы можете только обороняться. Желаю вам удачи.

Следующим слово взял заместитель Вершанского, Отто Олегович Цугель, возглавлявший экзаменационную комиссию, тот самый клиент, которого охранял эскорт в «Бизнес-Центре».

– Уважаемые коллеги. Сейчас вы получите дипломы, подтверждающие вашу квалификацию, но это еще не все. Каждому из вас школа дарит в подарок «нож телохранителя». Все вы знаете, что это такое… Мы надеемся, что этот нож в будущем не подведет вас так же, как вы не подведете нас, своих наставников и инструкторов.

Цугель по очереди вызывал к себе выпускников щита, вручая каждому диплом, и узкий, изящный нож-универсал, обоюдоострый, пригодный и для рукопашной, и для метания. Все ножи были вложены в кожаные наручные ножны, пристегивающиеся к предплечью левой руки под одеждой.

Всем вызванным Отто Олегович что-то говорил вполголоса, пожимая руку, и когда пришла моя очередь, и я подошел к столу, на котором были разложены дипломы, то услышал:

– Удачи вам, Сергей Степанович. У вас великолепные данные, а от себя я советую вам больше полагаться на интуицию, чем на логику, не лезть напролом там, где можно обойти. Все хорошего!

Всю дорогу от Питера до Москвы я проспал, да чего там – продрых без задних ног. Вчера, после вручения дипломов и легкого фуршета с шампанским мы, всей группой, продолжили «отмечаловку» в уютном баре-подвальчике на Малом проспекте Васильевского острова, и «наотмечались» изрядно.

Из восьми человек шестеро в нашей группе были не питерцами, поэтому вряд ли когда-нибудь нам предстояло встретиться, и неприятность расставания новоиспеченные телохранители, если не сдружившиеся, то по крайней мере «сработавшиеся» за время учебы, залили от всей души. Хорошо, что все еще прошло без эксцессов – публика в барчике была на редкость миролюбивой, и даже метрдотель сидел молча, когда, напоследок, мы спели всей группой «Черного ворона», мягко говоря, громче некуда…

В общем, когда я в половине десятого вечера звонил Кате с вокзала, сообщая номер поезда и вагон, язык у меня еле ворочался…

Как известно, хороший стол – залог хорошего стула, ну, а крепкие напитки – залог крепкого сна. Спал я на нижней полке «мягкого» купе, но не смотря на крепость напитков, всю дорогу сквозь сон слышал грохот колес, и эти ритмичные железнодорожные звуки: «Татах-та-та, татах-та-та!» напоминали мне какую-то диковинную музыку, бравурный марш, который играли множество барабанов, слитно гудящих в мою честь…

Где-то в центре Москвы…

… – Это не просто факт вопиющего безобразия, Андрей Эдуардович! Это могло на корню загубить все наше дело. И когда? Сейчас, когда все практически готово, когда ветры перемен уже шевелят нам волосы. Неслыханно. Бардак. Не возражать!

В общем, так: Коновалов – ваш протеже, вам и отвечать. Сегодня же выезжаете в Ленин… А, черт. В Санкт-Петербург, будь он неладен, и решите все проблемы на месте. Коновалова – к едреней фене, в низовые звенья, пусть работает в народе. Это же надо додуматься – превратить наши добровольные первентарии в помесь концлагеря и бериевской «шарашки»?! Да и, к слову, если уж делать такое, то по крайней мере хорошо, а не так – сперва сбежал один, при этом унеся чип, над созданием которого группа работала с весны прошлого года, потом по его следам сбежало уже трое… Вы, Андрей Эдуардович, должны в ножки кланяться Дмитрию Дмитриевичу. Его люди, как всегда, оказались на высоте. Не надо мне ничего говорить. Все! Отправляйтесь туда немедленно, у меня нет желания вас видеть. До свидания.

Теперь с вами, Дмитрий Дмитриевич. Почему увеличение количества низовых структур идет столь медленно? Отсутствие денег не оправдывает вас. В конце концов, у нас есть экономический отдел. Да, усильте. И поскорее. Кстати… По питерскому делу свидетелем проходил какой-то посторонний… Э-э-э… Воронец, кажется. Да, верно, Воронцов! Просто случайный человек? Хорошо, забудем…

И, наконец, генеральная акция. Я получил вашу докладную, из которой следует, что Пашутин вышел на, так сказать, финишную прямую. Информация проверена? Значит, начинаем действовать. Я сам проинструктирую агентов, подготовленных вами для работы с Пашутиным. Сегодня в восемнадцать ноль-ноль я жду их у себя. Да, и передайте мне личное дело Пашутина, развернутый вариант. Ну, как говориться, с Богом…

Тот, кого называли Учителем, маленький лысый человек с узкой щеточкой усов над тонкой верхней губой, встал из-за треугольного стола, повернулся спиной к собеседнику и нажал клавишу на стене. Сплошной черный занавес бесшумно отъехал, открыв громадное, от пола до потолка, окно. Взгляду открылась величественная панорама ночной Москвы – залитые огнями улицы, разноцветные пятнышки окон жилых домов, розоватые в лучах подсветки ларцы сталинских «высоток», серебренный слиток «Белого дома», медный «котел» главного купола храма Христа-Спасителя, маленький четкий силуэт церетелевского Петра, прозванный в народе Гулливером. Далеко на западе торчал штык-обелиск «Парка Победы», а на севере, еле видимая, угадывалась тоненькая удочка Останкинской телебашни…

– Этой стране… – Учитель кивнул за окно, на город и громадные, темные пространства, лежащие за его пределами: – …Приходит время наконец-то занять положенное ей законами мироздания место в истории человечества. Когда наш замысел будет реализован, когда мы явим человечеству всю мощь русского разума, вооруженного логикой и прагматизмом, вот тогда-то все измениться, Дмитрий Дмитриевич, и мы с вами сможем заслуженно почивать на лаврах. Ну, а пока нам всем предстоит много работы. Генеральная акция потребует от всех нас максимум, вы слышите, максимум сил. Все личное, все постороннее – в сторону. Отбросить, забыть. Цель слишком велика, чтобы путь к ней был оборван по какой-нибудь глупой, эмоциональной, так сказать, причине. Когда мы завершим процесс, именно процесс, я подчеркиваю, движения к ЦЕЛИ, вот тогда и можно будет вздохнуть свободно. А пока – жесткая дисциплина, и еще раз дисциплина. Я не говорю – «как в армии», нам не надо – как, у нас должно быть лучше, строже, четче! Помните об этом…

Учитель на секунду замолчал, потом повернулся к своему неподвижно замершему у стола помощнику, и от проницательных глаз Дмитрия Дмитриевича не укрылся лихорадочный блеск в глазах шефа.