Улей Хельстрома - Фрэнк Герберт

Хельстром напомнил себе строки, на которых настоял, внося их в сценарий последнего фильма: «В совершенном обществе нет места ни эмоциям, ни жалости — жизненное пространство не может быть истрачено на потерявших свою полезность».

После нового вторжения чужаков Хельстром вспомнил о пчелином волке, чьи хищнические набеги на улей нужно отражать всеми силами. В кооперативном обществе судьба каждого может оказаться судьбой всех.

«Нужно немедленно подняться наверх, — сказал он сам себе. — Я должен быть в центре всех событий и лично принимать решения по защите Улья».

Быстрым шагом Хельстром прошел к ближайшей общей ванной комнате, принял душ вместе с несколькими химически нейтральными женщинами-работницами, убрал щетину изготовленным в Улье средством для удаления волос и вернулся в ячейку. Там он переоделся в тяжелую одежду чужаков: коричневые брюки, белая хлопковая рубашка, темно-серый свитер и светло-коричневый пиджак. Носки и пара кожаных ботинок местного производства дополняли его костюм. После некоторого колебания он вытащил из ящика стола маленький пистолет и засунул его в карман. Оружие чужаков имело больший радиус поражения, чем парализаторы, и оно знакомо незваным гостям. Его можно использовать в качестве угрозы.

Хельстром вышел и двинулся знакомыми галереями и коридорами, наполненными гулом привычной активности. На его пути располагались комнаты с гидропоникой, их двери были открыты для свободного доступа собирателей урожая. Проходя мимо, он бросал короткие взгляды внутрь, отмечая, как быстро выполнялись операции. Корзины наполнялись соевыми бобами, по два работника на корзину. Чужаку могло бы показаться, что здесь царит полная анархия, но не было ни пустячных перебранок, ни разговоров, ни опрокинутых корзин, никто не сталкивался. Наполненные корзины исчезали в лифтовых проемах для подачи наверх. Все необходимые сигналы подавались молча, при помощи жестов. Огромные комнаты садов — свидетельство чрезвычайной эффективности организации Улья: химически активные работники, специально нейтрализованные (никто из них не голоден — пищевые конвейеры находились всего в нескольких шагах в плавной галерее), работали, понимая жизненную необходимость того, чем они занимались, для всего Улья.

Движения Хельстрома напоминали элегантный танец, когда он огибал входящих и выходящих работников. Одни работники уходили, проголодавшись или почувствовав усталость. Другие заступали на их место. И все знали, что от них требуется, чтобы не выбиваться из графика.

У лифта старой модели, с кабиной, дергающейся при прохождении открытых проемов, он остановился, чтобы пропустить группу работников, направлявшихся в комнаты с гидропоникой для замены старых посадок новыми. В производственном цикле не должно быть никаких задержек, в этом основа их выживания.

Хельстром вошел в открытый проем идущей вверх кабины. Тяжелый животный запах Улья, который очистные системы должны удалять из воздуха, еще сильнее ощущался в лифте. Значит, где-то далеко внизу, в шахте, существует утечка, и это следовало устранить. Текущий ремонт нельзя игнорировать. Хельстром сделал пометку в своей памяти: необходимо заняться проверкой работы шахты. Через две минуты он оказался в подвале сарая-студии, вновь сосредоточившись на непосредственной опасности.

«Мы не должны слишком быстро отправлять в чаны этих новых чужаков», — напомнил себе Хельстром.

Из дневника Нильса Хельстрома:

«В устных преданиях, на сто лет более древних, чем первые записи наших предков, говорится, что отказ от любой потери протеина, вырабатываемого колонией, восходит к моменту ее зарождения. Но я сомневаюсь в этом. Реакция чужаков показывает, что это не более чем красивый миф. Праматерь сравнивала его с открытостью, существующей между нами, живущими в Улье. Чаны служили для нее красивой метафорой свободного внутреннего единения, она часто повторяла: „Таким образом, когда кто-то умирает, его секреты не исчезают вместе с ним: все его знания будут вложены в успех общего дела“. За более чем двухсотлетний период ведения записей этот исходный миф ни разу не подвергался сомнению, и я этого не делаю на открытых совещаниях. Итак, я скрываю нечто во имя укрепляющего нас мифа. Может быть, так и начинаются религии».

В плавном подвальном помещении Улья осторожность становилась почти осязаемой. В углу открытой площадки под поглощающими звуки перегородками и амортизаторами опорных стоек была вмонтирована стальная лестница. Она вела в комнату общественного туалета, находившегося в подвале амбара. Спрятанный экран на верхней площадке лестницы выходил из стены, когда работник поднимался до этой ступеньки. Экран показывал — занято помещение или нет. Система блокировки запирала дверь комнаты, когда появлялся работник снизу.

У основания лестницы располагались и другие вспомогательные экраны, за которыми следил дежурный. Работник махнул Хельстрому рукой, показывая, что в студии нет ни одного чужака. Лестница крепилась к стенке одной из гигантских вентиляционных труб, выходящих на крышу сарая. Поднимаясь, он ощущал едва уловимую вибрацию. Через пустую комнату для умывания он прошел в настоящий подвал студии, где располагались склады с одеждой, фильмами, оборудование для редактирования фильмов, костюмерные и гримерные, различного рода реквизит. Все по стандартам Внешнего мира. Работники занимались своим делом и не обращали на него внимания. В конце длинного зала располагалась обычная лестница, по которой можно было подняться через коридор с двойными дверями в главную студию, занимавшую большую часть сарая.

С постоянного заседания Совета Улья:

«Последние расчеты показывают, что Улей станет испытывать давление от перенаселения, когда его численность перейдет рубеж шестидесяти тысяч. Без защиты, которую даст „Проект“ мы не можем этого допустить. Несмотря на все изобретения наших специалистов, мы беспомощны перед объединенной мощью Внешнего мира, чьи смертоносные машины уничтожат нас. Патриотизм наших работников приведет их к самоубийственным попыткам противостояния во имя обеспечения будущего своего вида. Но нас мало, а чужаков — много. На нынешнем этапе подготовки следует отложить реализацию плана, цель которого — преодоление неразумной жестокости природы. Когда-нибудь в будущем, когда у нас появится мощное оружие, такое как „Проект 40“, мы выйдем наружу, и если наши работники в этот день погибнут, то погибнут от своей самоотверженности, а не из-за алчности».

— Они, как всегда, тверды и вежливы, но уклончивы, — сказал Джанверт, отворачиваясь от телефона.

За окнами квартиры Кловис сияло солнце, и она одевалась, ожидая особого приглашения, которое, как они оба знали, скоро последует.

— Они велели тебе проявлять терпение, — произнесла Кловис. Она снова приняла свою излюбленную позу на длинной кушетке, поджав под себя ноги.

— И вот еще что, — заметил Джанверт. — Перуджи собирается лично возглавить команду. Старому Джолливейлу это не нравится.

— Ты считаешь, что он сам хочет поехать?

— О нет, конечно! Но он исполнительный директор. А когда Перуджи в деле, Джолливейл не может отдавать приказы. Он фактически не участвует в планировании операций. А это ему не нравится.