Когда приходит любовь - Мариса де лос Сантос

«Завидует», — подумала Клэр.

— Не понимаю, почему она не выходит замуж. Желающих хватает, — сказала миссис Артур. Клэр посмотрела на Джози, которая закатила глаза и одними губами произнесла ругательство.

— Да уж, мужчин хватает. — Тут они стали говорить тише. Лицо Клэр горело. Ей хотелось ворваться в комнату и сказать этим женщинам все, что она о них думает, своим самым холодным тоном, а затем хлопнуть дверью так, чтобы закачались все идиотские семейные фотографии в рамках, сделанных в специальных ателье, которые миссис Артур развесила по всем стенам. Но если ей нельзя будет находиться в доме Джози, ей придется сидеть у себя, а она не смогла бы этого вынести. Кроме того, мама Джози возила ее в школу и обратно, других вариантов у нее не было.

— Прости, — наклонившись к ней прошептала Джози. Клэр знала, что Джози — хорошая девочка, и она лучше других детей понимала, что дочери не всегда несут ответственность за поведение своих матерей, поэтому Клэр пожала плечами и сказала:

— Да ничего.

И теперь, когда Джози стояла рядом с Мари у дверей дома Клэр, Клэр догадывалась, что она чувствует себя беспомощной, ей стыдно за то, что происходит, она, наверное, спорила с Мари и не хотела сюда ехать. Клэр решила простить Джози: во-первых, она знала, что Джози слабая, а не плохая, и во-вторых, ей была нужна подруга.

— Мама просто теперь работает допоздна, — соврала она, глядя Мари прямо в глаза.

— И что она такое делает? — спросила Мари, для которой понятия «не твое дело» не существовало.

— Работает.

— Никто не должен так много работать, — заявила Мари. — Готова поспорить, что она с кем-то встречается и не хочет, чтобы ты знала.

Как странно, все думают о ее матери одно и то же. Может быть, дело в том, что ее мама очень красива, тогда как большинство других мам нет. Возможно, когда ты такая красивая, все люди вокруг уверены, что знают все о твоей жизни. «Ничего-то вы не знаете», — подумала Клэр, и ей захотелось горько рассмеяться. То, что люди предполагают, не имеет ничего общего с тем, что на самом деле происходит.

— Когда она с кем-то встречается, она мне рассказывает. Я могу с ним познакомиться, если захочу. — И это было правдой, хотя мать Клэр редко заводила мужчин, а если и заводила, то ненадолго. Тут она вспомнила то, что мать говорила ей в ресторане, но она тут же выбросила это из головы.

— Подумаешь, — сказала Мари, что не удивило Клэр. Этим словом рано или поздно заканчивались все разговоры с Мари. Клэр повернулась к Джози.

— Ты на меня сердишься? — спросила она. Джози бросила быстрый взгляд на Мари, набрала в грудь воздуха и отрицательно покачала головой.

— Нет, я не сержусь, — призналась она. Клэр почувствовала, что гордится ею.

— Мне пора, — сказала Клэр.

— Подумаешь, — повторила Мари. Девочки начали усаживаться на велосипеды, и Клэр вернулась в дом. Она решила, что визит прошел относительно благополучно. Она хорошо была знакома с «подумаешь» Мари. Как круги от камня, брошенного в пруд, ее «подумаешь» по поводу Клэр и ее матери вызовет слухи; пока самое худшее из того, что могут приписывать маме в классе, — будто она завела себе таинственного любовника. Клэр не нравилось, что все могут в это поверить, но в то же время это подходящее объяснение ее отсутствия и странного поведения. Кроме того, она знала: воображение у Мари убогое и та вряд способна придумать что-то особенное. Никто ведь не поверит, что ее мать встречается с серийным убийцей, президентом или международным шпионом. Клэр эта уверенность одновременно слегка утешила и разочаровала.

В плане Клэр появилась большая загвоздка, как жить в одном доме с матерью, если мать все реже бывает в этом доме. Ей следовало составить список голосов, какими следует разговаривать с матерью, тем для разговора; аспектов материнского поведения, которые следует игнорировать, и куда девать глаза и руки, пока игнорируешь эти аспекты; и сколько времени можно позволить себе смотреть в лицо матери, чтобы понять ее намерения.

Первые двадцать четыре часа все это не имело значения. Их дом всегда был до нелепости велик для двух человек, с множеством комнат, куда никто не входил, кроме Макс, которая стирала пыль с мебели, пылесосила ковры, по которым никто не ходил, и разгоняла, как она выражалась, «духов». Макс иногда в шутку вешала какую-нибудь картину вверх ногами, чтобы посмотреть, заметит ли кто. Теперь же, когда один человек в доме старался уединиться, а другой метался сквозь дни и комнаты, как планета, окруженная атмосферой своего собственного безумия, дом казался идеальным. Он вполне подходил Клэр, потому что помогал им держаться вдали друг от друга.

Но утром в среду, когда Клэр доедала тост, в комнату вошла мать с газетой и села напротив Клэр.

— Доброе утро, Клэри, — сказала она.

Клэр положила тост и подумала, что каждое обычное действие стало требовать решения. Решения положить тост. Решения посмотреть в лицо своей собственной матери. Она посмотрела. Мать в мягком бежевом свитере, без макияжа, с волосами, стянутыми на затылке в пучок, как у балерины, выглядела совершенно нормальной. Более того, она выглядела невероятно красивой. Но Клэр уже трудно было провести. Красота может быть ложью, как и все остальное, а надежда стала игрой, в которую Клэр больше не играла.

И она была права, что не играла. Мать принялась читать ей отрывки из газетных статей, сначала вполне обычных, и Клэр реагировала охами и многократной репликой «в самом деле», но затем все истории стали печальными и тема их сводилась к насилию. Молодые солдаты в Африке. Террористы-смертники. Снайперы, расстреливающие людей, заправляющих свои машины или ведущих детей в школу. Мать начинала одно предложение, потом перескакивала на другое, голос становился надрывным, как у человека, переходящего бурный поток, перепрыгивая с камня на камень.

— Столько сердечной боли и беспорядка. Как может мир все это выдержать? — трагическим тоном вопрошала мать. Клэр смела крошки со стола на тарелку и встала. «Оглянись, мама, — хотелось ей сказать, — сердечная боль и беспорядок прямо здесь, перед тобой». Вместо этого она молча отнесла тарелку в раковину.

Затем мать принялась обсуждать политику президента, всячески понося его, в чем не было вообще-то ничего странного, поскольку она всегда считала его глупым и опасным, но на этот раз в ее словах было особое раздражение и гнев, как будто он нанес ей личное оскорбление.

— Дайте мне провести один день в Белом доме, всего один день, — сказала она, — я бы ему прочистила мозги.

Клэр хрипло рассмеялась.

— Ну еще бы, мамочка. Из тебя выйдет превосходный мировой лидер. Мы будем в надежных руках, если ты встанешь во главе государства.

Клэр никогда так с матерью не разговаривала. Ей почти сразу же захотелось забрать эти слова назад, такими они были грубыми и злыми. Но, взглянув на мать, она поняла, что та не слышала этих слов. Даже если кто-то не замечает, что ты злорадствуешь, это не означает, что ты этого не делаешь. Клэр решила, что это даже хуже: будто обижаешь маленького ребенка. «Следует быть осторожной, — подумала Клэр, — иначе я могу стать очень плохим человеком».