Полюби дважды - Элизабет Торнтон

— Вы не имеете права обращаться со мной подобным образом, — возмущенно произнесла она. — Вы меня похитили! Да-да, именно — похитили!

— Но я почему-то не заметил, чтобы ты сопротивлялась или громко звала на помощь, когда я потихоньку уводил тебя из «Черного лебедя», — не без сарказма напомнил Лукас. — Тебе, наверное, никогда доводилось бывать там раньше.

— Откуда мне было знать, что это за заведение? — с досадой ответила Джессика. — Снаружи оно кажется вполне пристойным…

— Когда ты вошла в зал, то должна была заметить, что там нет женщин, — сказал Лукас.

— Но они там были, — возразила Джессика. Они сидели за столом…

Лукас презрительно хмыкнул.

— Ну да! — воскликнул он. — Женщины. Ты так их называешь — довольно мило…

Пытаясь успокоиться, Джессика глубоко вздохнула — она все еще кипела от гнева.

— О, в этом вы, несомненно, разбираетесь лучше меня, — язвительно произнесла она.

Лукас не ответил на ее сердитое замечание, как-то странно посмотрел на нее, а потом, опустил глаза, тихо сказал:

— Что касается Милли Дженкинс…

— И что же ее касается? — переспросила Джессика, удивленно вскинув брови. Он кашлянул, прочищая горло.

— Это совсем не то, что ты думаешь, — начал он. — То есть я хотел сказать, что едва знаю эту девушку, хотя и встречался с ней… — Он нахмурил брови и помрачнел. — Ох, черт бы все это побрал, Джесс! Я понимаю, о чем ты думаешь, но ты совершенно неправильно представляешь себе мои с ней отношения. Во всяком случае, я сожалею, что так все получилось. Она не имела права говорить с тобой таким тоном. Я извиняюсь за все, что она тебе сказала, но только за это. Ни за что другое я извиняться не собираюсь.

Джессика изумленно воззрилась на него. Она не понимала, почему он решил, что обязан давать ей объяснения относительно своей связи с Милли Дженкинс. Неужели он считает, что, позволив ему поцеловать себя, Джессика станет беспокоиться из-за таких пустяков? Неужели он считает ее столь наивной?

— Не стоит извиняться, — равнодушно произнесла она. — В лондонских тавернах я не такое слышала. Монахини не так уж и защищены от нападок и всяческой грубости, как вам кажется. Что же касается ваших отношений с Милли Дженкинс, то меня они совершенно не интересуют.

Лукас внезапно улыбнулся, в глазах зажглись озорные огоньки.

— Ты в этом уверена, Джесс? — спросил он, глядя ей в лицо.

— Абсолютно, — холодно ответила она.

— Ты больше не влюблена в меня? — нахально осведомился он.

От такой наглости Джессика онемела, а когда вновь обрела дар речи, спросила охрипшим вдруг голосом:

— А разве я когда-нибудь была в вас влюблена?

Прищурив глаза, Лукас с интересом наблюдал за ней.

— Если таким образом ты пытаешься убедить меня в том, что лишилась памяти, — оскорбительным тоном произнес он, — то тебе следует притворяться более искусно.

Ей понадобилась целая минута, чтобы обдумать его слова, — выводы напрашивались сами.

— Вы успели повидаться с поверенным, — догадалась она, — и он сказал вам о том, что я потеряла память… — Джессика глубоко вздохнула, а затем продолжила: — Ваш поступок я нахожу отвратительным, его же поведение — в высшей степени неэтичным. Адвокату не следует передавать одному клиенту слухи о другом. А если такое поведение не считается неэтичным, то оно, безусловно, непорядочное.

Несмотря на ее враждебность, Лукас заговорил медленно и спокойно:

— Мистер Ремпель не передавал одному клиенту слухов о другом, так что тебе не стоит возмущаться по этому поводу и обвинять в непорядочности ни в чем не повинного адвоката. О том, что ты потеряла память, мне рассказали монахини. Мистер Ремпель всего лишь предупредил меня о твоем намерении наведаться в таверну. Но «Черный лебедь» — не место для порядочной женщины…

Джессика ощетинилась, враждебно глядя на Лукаса.

— Вы были в Хокс-хилле? — уточнила она, не обращая внимания на его замечание по поводу злополучной таверны.

— Сразу же после того, как ты ушла оттуда, — быстро ответил Лукас.

— Кто вам позволил шпионить за мной! — Ее возмущению не было предела.

Она быстро взглянула ему в лицо, а потом вдруг отвернулась. Лукас больше не смотрел на нее так, словно она его злейший враг, но и выражения жалости, тем более — дружелюбия, она не обнаружила на его лице. Джессика не могла понять, почему его мнение имело для нее такое большое значение, но оно значение имело. В том то и было все дело. Но почему?

И она продолжила уже более миролюбивым тоном:

— Если вы желали узнать что-то обо мне, вам следовало обратиться непосредственно ко мне, — в ее голосе послышались нотки сожаления.

— Именно это я сейчас и делаю, — сказал он. — Поэтому и спрашиваю тебя, правда ли то, что мне рассказали? Ты на самом деле потеряла память, Джесс?

Она подняла на него недоверчивый взгляд.

— Вы действительно считаете, что я могла дурачить монахинь в течение трех лет? — вопросом на вопрос ответила она.

Но он лишь пожал плечами.

— Я не утверждаю, — сказал он, — что несчастный случай прошел для тебя без последствий, однако могу предположить, что, придя в себя, ты, возможно, решила, что жизнь среди монахинь легче, чем та, которую ты вела здесь.

Было совершенно очевидно, что он понятия не имел о том особом монашеском ордене, в котором она оказалась, а также о том, сколько труда и самоотверженности требует забота о бездомных детях и уход за больными в лазарете. Неужели он считал, что всю грязную и тяжелую работу вместо монахинь выполняла целая армия слуг? Что он мог знать о жизни женщины, лишенной памяти, прошлого и даже имени? К горлу подступил комок, когда она вспомнила первые месяцы, проведенные в монастыре. Тогда она жила лишь надеждой на то, что в конце концов за ней явится отец, мать, брат, сестра… Кто-нибудь… Надежды и мечты — только они помогли ей выстоять, не лишиться рассудка. Но когда надежды постепенно рухнули, их место заняло отчаяние. Спасение она находила в молитве и непрестанном труде.

Теперь все было иначе. Она стала реальной личностью, обрела реальное имя. У нее имелось прошлое. Возможно, память никогда не вернется к ней, но Джессика может попытаться заполнить пробелы в собственной биографии фактами из своей жизни, о которых знают люди. Стоит только расспросить их об этом. Ведь за три дня она неплохо в этом преуспела.

Она снова окинула Лукаса быстрым взглядом. Он мог бы помочь ей скорее достичь этой цели, если бы только согласился ответить на несколько ее вопросов.

— Лукас, — промолвила она примирительным тоном, — что мне надо сделать для того, чтобы вы мне поверили?

— Можешь начать с того, что скажешь мне, когда точно ты узнала, что твоего отца убили, — предложил он.