Ночной смотрящий - Олег Дивов

– Так и сделаю, – пообещал Лузгин ему вслед.

Оборотень вдруг напрягся всем телом, громко хрюкнул и снова расслабился, затих.

– Фу… – выдохнул Юра, опуская ружье.

Лузгин потер грудь в области сердца.

– Вот же пакость! – сказал он. – Даже сейчас напугать в состоянии.

– Трубу-то ему в зубы точно надо, – вспомнил Юра. – Мало ли…

– Зубы – выбить! И когти вырвать.

– Слушай, Андрюха, пожалей мальчишку.

– Мальчишку?! – взвился Лузгин.

– Чего-то ты сегодня расстроивши, – в точности повторяя недавнюю фразу брата, заметил Юра.

– Мое дело маленькое, – сказал Лузгин твердо. – Суйте ему хоть трубу, хоть лом. Хоть в зубы, хоть в жопу. А я к себе пошел. Хватит с меня на сегодня. Могу ведь и вправду расстроиться!

Он вышел со двора и побрел по едва заметной тропке коротким путем в Зашишевье. На душе было крайне муторно. Связанный и измордованный до потери сознания, вервольф все равно страшил Лузгина. Уже не столько внешностью, сколько фактом присутствия здесь, на родной земле. Спокойно осознать ситуацию и жить в ней, как это делали местные, не выходило. Сложившаяся за тридцать лет единая картина мира оказалась грубо взломана. Лузгин более-менее представлял себе, как дальше придется действовать, но все еще не мог принять, что происходящее ему не снится.

А ведь не снилось.

Проснулся Лузгин от человеческого крика. Орали где-то посреди села, на много голосов. Слова разобрать было невозможно, но судя по общей интонации – собирались убивать. Лузгин знал, как в Зашишевье кричат перед дракой. Нынешнее орово тянуло на большее, чем тривиальный мордобой по-соседски.

Еще собаки лаяли. Опять. И бабы голосили.

Это начинало действовать на нервы. Он приехал в Зашишевье за тишиной и покоем. И выдерживать ежедневно такую свистопляску в его планы не входило.

Лузгин рывком сел в кровати, схватился за голову, упал обратно.

– О-о-о… У-у… Сволочи. За что?!

И тут он вспомнил события прошедшей ночи – сразу все.

Одновременно стало больно, стыдно, противно и… любопытно.

Проклиная себя, оборотня, Витину самогонку, местных оптом, Муромского отдельно и вообще жизнь, Лузгин кое-как поднялся на ноги, похлебал из ведра холодной водички, быстро оделся, схватил ружье и выбежал на улицу.

Напротив дома Муромского посреди дороги бушевал пыльный смерч, а внутри его активно шевелилась куча-мала человек на десять.

– Пассатижи, блядь! – орали из кучи начальственным голосом. – Пассатижи, блядь, держи! Крепче!

К обочине приткнулся древний, но еще крепкий на вид «Форд Сьерра». От машины внутрь кучи уходил трос, дергающийся и извивающийся, как змея в агонии.

Супруга Муромского, могучего сложения женщина, стояла на крыльце, и в тональности милицейской сирены, без малейшей паузы на вдох, кричала что-то вроде «ой, чего деется, убивают, гады, пидарасы, остановите их, мудаков, кто-нибудь».

– Палец! Палец ему! Перехвати!

– Ой-ё-о!!!

– Андрей! – донеслось с крыльца. – Стрели! В воздух стрели!

Лузгин не стал раздумывать, а просто сделал, что просили, – дернул помповуху за цевье и нажал спуск.

Бахнуло так, что заложило уши и заломило виски.

«О, черт! Это после вчерашнего. Ей-ей, пить брошу».

Куча-мала распалась, открыв скрючившегося вервольфа, подобравшего под себя все четыре конечности. На Лузгина уставились бешеные глаза мужиков.

– Ты какого хрена… – начал было Муромский.

– Какого хрена?! А за каким… вы его сюда приволокли? – перебил Лузгин. – Зачем он здесь?

– Тебя спросить забыли!

– Слушай, Андрюха, он Пирата зашиб, – вклинился Юра.

Лузгин огляделся и увидел на обочине кучку шерсти с лапками и хвостиком.

– Пират набежавши, прыгнувши, а он его…

– И кто виноват? Тот, кто собаку с цепи спустил? Или тот, кто средь бела дня опасную тварь по улицам таскает?

– Ишь ты, как завернул! – Муромский растолкал народ, поднялся на крыльцо, грубо оттер жену и скрылся в доме.

Лузгин шмыгнул носом и достал сигареты. Все было ясно. Бугру понадобился небольшой триумф. Он решил на буксире протащить вервольфа по улицам села. И доигрался. Подставил собственного пса.

Лузгин подошел к вервольфу поближе. Разглядел железный ошейник, крепкие цепи… Кандалы оборотень прятал под собой вместе с руками-ногами.

Когти ему рвать собирались, не иначе.

От черной шкуры осталось лишь воспоминание, теперь это был один сплошной колтун серо-желтого цвета. На песке Лузгин заметил несколько крупных темных пятен.

А еще вервольфа била мелкая дрожь.

– Эй! – позвал Лузгин с безопасного расстояния. – Ты живой вообще?

– Слушай, хули ему сделается, – бросил Юра.

– Игрушку нашли? Вы зачем его ловили, а? – Лузгин постарался быть убедительным, сейчас все зависело от того, удастся ли ему запудрить мозги озверевшим крестьянам. – Вы Зашишевье прославить хотели, кажется. Сами героями заделаться собирались. Денег заработать. Хороши же из вас герои, ничего не скажешь…

– Агитатор, бля! – крикнул Муромский, спускаясь с крыльца. В одной руке у него был тяжелый молоток, в другой – здоровенные клещи. – А ну, кончай демагогию! Нашел за кого заступаться!

– Да как тебе не совестно, живодер ты эдакий! – вступила жена.

– Он нашего Пирата убил!

– Знаю, что убил! Не нарочно ведь!

– А ну пошла в дом, зараза! – прорычал Муромский, резко понизив голос. Это возымело действие – жена с крыльца испарилась мгновенно.

– Значит, когти я ему вырву, – будничным тоном сообщил Муромский, подходя к собравшимся. – Ну-ка…

Вервольф перестал мелко дрожать. Его заколотило.

Муромский собирался еще что-то сказать, но осекся.

Лузгин, чувствуя, что сам тоже сейчас весь затрясется, выставил в сторону Муромского ладонь.

– Видел? – спросил он громким шепотом.

– Зубы до следующего раза оставим, а когти – извините…

Лузгин не мог понять, играет Муромский или нет. Как любой настоящий лидер, тот обладал качествами почти несовместимыми – умением переть танком до полного упора и способностью мгновенно ориентироваться в меняющихся обстоятельствах.

– Взяли, перевернули, – скомандовал Муромский.

Вервольф застонал и… расплакался. Больше всего это было похоже на жалобное нытье очень маленького ребенка.

– И такая пое…ень – целый день! – провозгласил некто, проламываясь сквозь придорожные кусты. – Вы чего, мужики, совсем охреневши?