Старомодная манера ухаживать - Михайло Пантич

Милена ушла от меня в тот день, когда мы с ней в последний раз занимались любовью. В то утро у меня было такое сильное похмелье, что я проспал начало рабочего дня, и мы вместе отвели Анну и Ханну в садик. Возвращаясь молча, через пустырь, пестревший кучами мусора, в кроне одинокой карликовой липы мы услышали жужжание пчелиного роя. Я подошел совсем близко и протянул руку на высоте глаз к бледно-зеленым листьям. Звенящий шум издавал не рой, а отвергнутые трутни.

— Осень близко, — сказала Милена. Это прозвучало меланхолично, а может это так кажется сейчас, когда я прокручиваю фильм в обратном порядке. Тогда меня тошнило, и я спешил вернуться домой.

— Похоже на то, — пробормотал я.

Утром стало холоднее, а днем все еще было очень тепло, просто непонятно, как одеваться. Если увидишь трутней, говорил мне отец, знай, что это последние хорошие дни года. Пчелы выставляют их вон, предчувствуя скорое изменение погоды и нехватку пищи.

— Так им и надо, — сказал я, как мне помнится. — Они сделали то, для чего Бог их создал, и теперь, милости просим, на выход.

Мы не пошли на работу. Трахались, со страстью и упоением, как когда-то раньше, забыв, что давно этого не делали. Головная боль и тошнота исчезли, как только мы разделись. У Милены, и эта картина нисколько не выцвела в моей памяти, было прекрасное хрупкое тело, которое, казалось, принадлежит то ли женщине, то ли девочке. Познакомились мы еще в гимназии, и уже тогда кое-что между нами было, но так, без каких-либо обязательств, длилось недолго, быстро закончилось, в те годы мне хотелось всего и сразу, да и она не была особенно во мне заинтересована, потом мы несколько лет не виделись, а потом снова встретились, перед торговым центром, я там что-то покупал, а она стояла одна возле входа и ела попкорн, эй, привет, привет, давненько не виделись, ты сейчас где, и все такое, было лето, и нам было скучно, по стечению обстоятельств ни она, ни я никуда не уехали, она тут же потащила меня в кино, а потом к себе, в квартиру ее родителей, они были где-то на море, в соседней комнате сестра-заика слушала музыку, очень громко, В. С. Rollers, David Casidy и другую bubble gum[6], то есть все развивалось по такому же сценарию, как и в остальных тримиллионашестьсоттысячдвестисемьдесятсеми не то что похожих, но полностью идентичных нашему случаях.

В тот наш последний день вместе мы ни о чем особенно не разговаривали, за исключением нескольких бесстыдных, похабных слов, которые обычно произносятся при интимной встрече на высшем уровне. Если бы сейчас я захотел признаться себе в том, чему мы все годы нашей совместной жизни отказывались посмотреть прямо в лицо, я бы сказал, что нас всегда тянуло друг к другу, но нам не о чем было разговаривать. До того как у нас появились Ханна и Анна, мы были ошеломлены нашими телами, их взаимной притягательностью, все остальное казалось второстепенным и неважным, а потом появление детей стало бесспорным алиби за все неиспользованные позже возможности, за вечное откладывание всего, что мы когда-нибудь возьмем и сделаем, только не сейчас, еще не пришло время, дети успешно заполняют внутреннюю пустоту, боже мой, с ними мы приобретаем уважительную причину забросить все другое, прежде всего, разумеется, самих себя. Милена заснула, я смотрел на нее и думал о совершеннейшей пустыне до миллиметра одинаковых, полностью предсказуемых дней. Наконец я встал и на цыпочках, как вор, крадучись, выбрался из комнаты.

В полдень в бассейне никого не было. Я сидел на трибуне один, над водой, которая поблескивала, и пытался собраться с мыслями. Под огромным сводом купола слышалось только жужжание вентиляторов и кондиционеров. И так я сидел и молчал до тех пор, пока бассейн не заполнила толпа калек — инвалидов и дистрофиков вода неодолимо влечет к себе. Они держатся на воде прекрасно, словно это их врожденное свойство, и плавают великолепно, поначалу это выглядит гротескно, потом привыкаешь. Я никогда не был нужен им как спасатель.

Когда, вскоре, я вернулся домой, то застал там пустые шкафы. В ванной не было косметики. Я понял, в чем дело, хотя не нашел никакой записки. Дети были еще в садике. Я пошел за ними, весь остаток дня мы гуляли. Я сказал Ханне, что мама уехала и ее несколько дней не будет. Анна не спросила ничего, когда тебе два года, важно только, что ты сытый и сухой. На следующей неделе, как-то вечером, когда я кипятил им молоко, в дверь позвонили. Я открыл и увидел ту самую ее сестру-заику, она сказала, что пришла забрать кое-какие мелочи, которые Милена забыла, она просила передать мне, чтобы я берег детей, она уезжает за границу, она со мной свяжется.

Не связалась. Я проводил сестричку до двери. Перед этим она по списку собрала вещи, кое-что из графики, зонтик, что-то из оставшейся одежды, мелкие подарки. Посуду и мебель не трогала, должно быть, эти вещи были слишком громоздкими, да и какого дьявола моя бывшая, теперь я это понял, моя окончательно бывшая жена стала бы за границей делать со старым комодом или набором столовых приборов. Я вернулся на кухню как раз, чтобы увидеть, как пена от сбежавшего молока стекает на пол. Ханна плакала, а Анна обкакалась. Я стал каким-то тупым и отсутствующим и только позже пришел в себя. Ту ночь я провел в кухне, проливая над раковиной слезы.

Вот так, втроем, мы прожили несколько месяцев, а потом я дал объявление. Я довольно основательно пришел в себя, перестал пить, регулярно и вовремя уходил на работу и регулярно и вовремя возвращался, разумно использовал выходные, мы ездили за город, ходили в театр, иногда и на дни рождения к двум-трем сохранившимся семейным знакомым, я стал примерным, заботливым папой, главной фигурой за обеденным столом, мастером по приготовлению блюд интернациональной кухни, по работе с пылесосом, по стирке и глажке белья, а также генеральной уборке пещеры в современном жилом доме. Если хорошенько вдуматься, то одиночки, живущие в новобелградских многоэтажках, очень похожи на монахов-отшельников, которые всю свою жизнь проводят в кельях, спрятанных где-то высоко, наверху, в скалистых горах. Разница, может быть, только в том, что у нас есть лифт, а у них нет, и еще, конечно, в молитвах. Я, в частности, молюсь своим бытовым приборам: холодильнику, бойлеру, микроволновке, стиральной машине, телевизору. Каждый вечер я благодарю их за то, что и в этот день они успешно служили мне, не сломались, я не переношу незапланированных потерь. Я и так трачу слишком много времени на несущественные вещи, почти всю свою жизнь. В конечном итоге, я обращаюсь со временем, как мышь с часами. Я овладел всеми навыками, необходимыми в повседневной жизни, но мне стало скучно, девочки росли одиноко рядом со мной, им был нужен еще кто-то, так что я дал объявление, что ищу помощницу по хозяйству, и скоро я опять смог, пусть совсем ненадолго, оставаться наедине с самим собой. Мне не хватало именно этого.

Как-то в бассейне, в вечернюю смену, пока одна студентка присматривала за Анной и Ханной, произошел несчастный случай. Точнее, мог бы произойти. Посетителей было немного, вечером приходят в основном те, кто следит за здоровьем, а кроме того типы, которые не знают, куда себя деть, и любители выпить — у нас в бассейне было кафе, которое стало для них священным местом сокровенных посиделок. Выпивка у нас дешевая, настоящие спортивные демократические цены, так все говорили. Я запомнил многих из тех, кто обычно приходил: они наряжались в махровые халаты и тут же усаживались за столик, отделенные от самого бассейна прозрачным стеклом. Смотрели на плавающих и потихоньку накачивались. С водой у них ничего общего не было, последний раз плавали во чреве матери. Но в тот вечер одного из них, изнутри уже изрядно мокрого, черт его знает зачем, понесло в бассейн, он собирался прыгнуть и проплыть стометровку быстрее Джонни Вайсмюллера, это я узнал позже, речь шла о пари, вот ты вообще не умеешь плавать, кто, я, вот именно, ты, ошибаешься, я плаваю как Тарзан, первоклассным кролем — короче говоря, он поскользнулся, упал, ударился головой и рассек лоб. В полубессознательном состоянии он стоял согнувшись и его рвало прямо в бассейн, а кровь лилась и изменяла химический состав воды. Я подбежал, поднял его, как мешок, мешок оказался наполнен камнями, и кое-как, оттащил в амбулаторию. Его привели в порядок и отправили, куда положено.