Бенкендорф - Дмитрий Олейников

Бенкендорф начинает задумываться о будущем. 5 марта 1804 года он пишет Воронцову письмо, где делится полупланами, полусомнениями: «Я ещё не знаю, чего и желать. Хочется объехать архипелаг, повеселиться в Италии, видеть Берлин и через Польшу возвратиться домой, но в таком случае, если войны не будет; а коли скоро наши войска тронутся, то ни за что не останусь при генерале или в чужих краях. Если князь Павел Дмитриевич (Цицианов. — Д. О.) останется главнокомандующим в Грузии, то с радостию и под Эривань постараюсь поспеть… Ты видишь, любезный Михаил Семёнович, не ведаю, что со мной будет, и жду на это от Ливена письма»16. (Зять Бенкендорфа генерал X. А. Ливен всё ещё оставался начальником Военно-походной канцелярии Его Императорского Величества, и от него во многом зависели будущие назначения.)

В начале весны, когда в сборе были все участники экспедиции, Спренгтпортен направился в Крым, завоевание которого было ещё совсем недавней историей. Бенкендорф снова вспоминает Потёмкина; но, наблюдая пустынные земли от Перекопа до Ак-Мечети (Симферополя), то есть на протяжении более 100 вёрст, он составляет весьма критическое мнение о присоединении полуострова: «Справедливости ради следует сказать, что вечным позором для завоевателей и для царствования Екатерины будет то, что эта прекрасная область, когда-то житница Константинополя и всей Малой Азии, покрытая городами с цветущими садами и питавшая более миллиона трудолюбивых жителей, была превращена в пустыню. Весь Крым сделался безлюдным». Добравшись до Кафы (Феодосии), Бенкендорф расстроился ещё больше: «Весьма просторная бухта была некогда заполнена судами; теперь здесь нет и полутора сотен жалких лачуг, ни тени торговли; разруха и нищета овладели этим городом с того момента, как он перешёл под власть великой Екатерины. Находясь в Кафе, испытываешь стыд; татары здесь искусно строили, русские всё варварски разрушили». Удручённое настроение усугубляет поразившая молодого поручика красота Крымского побережья, тогда практически неизвестная в России. Он отправляется на прогулку пешком от Феодосии до Судака, пересекает знаменитые «плюшевые» холмы в районе Коктебеля, взбирается на гору с генуэзской крепостью и с её высоты любуется «незабываемым видом на безбрежные дали Чёрного моря». По воспоминаниям видно, как романтические и поэтические чувства захлестывали 22-летнего офицера: «Весь этот край завораживает древностью и легендарностью своей истории, потрясениями, которые он испытал, народами, которые его населяли и, сменяя друг друга, владели этой землёй, — следами присутствия греков, генуэзцев, татар и вот теперь — русских».

В Бахчисарае экспедицию размещают в знаменитом ханском дворце, тщательно сохраняемом со времён Екатерины. И здесь, среди былой роскоши Гиреев, среди фонтанов, мраморных купален, садов Бенкендорф проникается чувством симпатии к былым правителям края. Уезжая в Севастополь, он «всё пытался представить печаль, которую должен был испытывать хан, вынужденный навсегда покинуть свой дворец и сам прекрасный Крым».

Только построенный по строгому плану Севастополь с его обширной бухтой-портом («все флоты Европы могли бы здесь встать на якорь») кажется Бенкендорфу оправданием завоевания Крыма.

Что же, Крым — место, «где обрывается Россия / Над морем чёрным и глухим», — конец путешествия? Вовсе нет. В Севастополе участников вояжа подхватывает военный бриг и несёт к берегам Босфора, в Турцию, в Константинополь.

Это было время первого равноправного и взаимовыгодного русско-турецкого союза, заключённого в 1799 году. После него русско-турецкая эскадра под командованием адмирала Ушакова начала операцию по освобождению Ионических островов, захваченных французами. Именно тогда «корабли штурмовали бастионы», а Ф. Ф. Ушаков вошёл в историю уникальной победой — взятием мощной приморской крепости не с суши, как это предписывалось правилами военного искусства, а с моря. Ни последующий мир с Францией, ни дипломатические игры Наполеона с целью отвадить Турцию от России долго не могли разрушить этого союза, продлённого в 1805 году. А в 1804-м султан Селим ясно выразил свою позицию в одном из посланий великому визирю: «Если Франция объявит войну моему государству и России, моему союзнику, то по требованиям договора мы выступим против Франции. Так я понимаю этот вопрос, и таковы мои намерения». Он же в знак расположения переслал Александру письмо Наполеона с резкими выпадами против российского императора17.

Вот почему в 1804 году русский военный бриг так легко вошёл в укреплённый Босфор, отсалютовал у самого входа в него форту Килия и через несколько часов бросил якорь в самом широком месте пролива, у деревушки Буюк-Дере, близ которой находилась (и находится до сих пор) летняя резиденция русского посланника.

Многолюдный город, расположенный в двух частях света, потряс молодого поручика. Налюбовавшись Константинополем с бирюзовых вод Босфора, он записал: «Восхищённый взгляд сначала теряется на неохватном пространстве нагромождения домов, построек, минаретов и, наконец, замирает на вершине, где среди окружающих его садов возвышается дворец султана… Поистине Константинополь представляется столицей мира. Не только величие греков, могущество султанов — кажется, что и сами небеса обосновались здесь, между Европой и Азией, между Севером и Югом, чтобы властвовать на земле».

Русских союзников встречали в Стамбуле весьма радушно. Министр иностранных дел принял Спренгтпортена и его спутников в Диване — средоточии османского государственного управления. Сам султан Селим III пригласил посланцев императора присутствовать на манёврах и любезно угощал их в своем шатре кофе и трубками.

Гостям было позволено посетить султанский дворец Топкапы (пока правитель был в загородной резиденции) и даже самые красивые мечети Стамбула. Правда, прогулка по мечетям должна была проходить непременно в сопровождении янычар — что, как буднично объяснили турки, просто необходимо для защиты российских подданных от фанатичных мусульман: они «не любят, когда христианские собаки заходят в эти священные места», так что без охраны могут и убить…

Однако особой религиозной строгости Бенкендорф не заметил. Точнее, строгость эта у многих турок была внешней, напускной. В немусульманском районе Пера, отделённом от старого города бухтой Золотой Рог, вечерами и ночами гуляла турецкая молодёжь, забывавшая предписания пророка ради вина и чувственных удовольствий. В посольстве рассказывали историю о некоем хитроумном греке, представлявшем молодых женщин-европеек, посещавших его сомнительное заведение, исключительно как «жён дипломатов и послов». Такой качественный живой товар приносил значительные доходы до тех пор, пока мошенничество не привело к скандалу. Поверившие греку молодые турки начали хвастать своими «международными победами» по всему Стамбулу, и эти похвальбы достигли ушей великого визиря. Тот обратился с нотой к иностранным посланникам, в которой призвал их унять своих «беспутных жён». Потрясённые дипломаты потребовали объяснений и расследования. В конце концов мошенник-грек был повешен.

…А Бенкендорф наслаждался жизнью большого и необычного города — то ли турецко-мусульманского Стамбула, то ли антично-византийского Константинополя. Он бродил по экзотическим восточным лавочкам и базарам, совершал верховые прогулки в Буюк-Дере и, конечно, не забывал о приключениях амурных, разрываясь между некой прекрасной вдовой и благосклонной женой неаполитанского консула. Времени было предостаточно: Спренгтпортен ждал, когда в Константинополь прибудет русская эскадра.