Джинкс - Сэйдж Блэквуд

Кер тумп, кер тумп.

…встал, прижимаясь к стволу, и забрался на дощатый помост сторожки.

Кер тумп.

– Мог бы уже и сбросить веревку-то, – рявкнул Симон.

Джинкс торопливо привязал ее конец к ветке – буханье раздавалось так близко, что он слышал сопровождавший этот звук скрип снега на тропе. Он бросил свободный конец веревки вниз. И тот зацепился за сломанный сук.

ТУМП.

Джинкс подергал за веревку, высвободил конец, и она полетела вниз. Затем натянулась…

ТУМП, ТУМП… – чем бы это ни было, сейчас оно уже находилось прямо под деревом.

Над краем помоста появилась голова Симона, Джинкс облегченно обмяк.

– Этот… эта тварь на дерево не полезет?

– Скорее всего, нет, – ответил Симон. – Вон она, видишь?

Джинкс вгляделся в сумрак, повисший между двумя огромными ветвями, и различил какую-то тень, безногую, похожую на бочку. Она скакала, отталкиваясь от земли длинной прямой палкой…

– Ведьма в маслобойке катается, – сказал Симон.

– Ох, – выдохнул Джинкс. Ему стало стыдно за свой испуг. – Ты ведь не боишься ведьм, верно?

– Ведьм только дураки не боятся, – возразил Симон.

– Я и не знал, что на деревьях бывают такие домики, – сказал Джинкс. Странно, как это деревья позволили их строить.

– Это одно из условий древнего договора.

– Никогда о нем не слышал, – сказал Джинкс. Деревья ни о каком договоре не упоминали.

– Деревья позволили людям использовать мертвые стволы как топливо и для строительства. И сооружения сторожек. А мы согласились с тем, что, если кто-то из нас погубит живое дерево, лес в отместку отнимет человеческую жизнь. – Симон покачал головой. – В этой части договора я никогда смысла не видел.

– Деревья ничью жизнь отнимать не хотят, – сказал Джинкс. – Они только боятся, что людей разведется слишком много.

Из-за холода он долго не мог заснуть. И знал, что Симон тоже не спит, – слышал тихий рокоток его мыслей. Симоном владело нетерпеливое попрыгучее чувство, потребность достичь чего-то нового, – чего-то, связанного с магией, подумал Джинкс. Он замечал это чувство и раньше, когда чародей придумывал новое заклинание или испытывал волшебство, о котором рассказывала ему одна из ведьм. Однако на сей раз возбуждение Симона по краям окружали мятые складки вины.

Может быть, ее порождали мысли о Софии, о том, как сильно не любит она магию. Но это не объясняло, почему Симон ощутил себя виноватым, отправившись именно в этот поход. Если подумать, Джинкс никогда еще в нем никакого чувства вины не замечал. Ни по поводу магии, ни по поводу того, что любит или не любит София, ни по поводу Кальвина-черепа, – ни по какому вообще.

Представить себе, что могло бы вызвать у Симона чувство вины, было трудно, но, наверное, это было нечто очень и очень скверное.

Было еще раннее утро, когда они пересекли ручей по сложенному из двух бревен мостику и пошли заснеженной узкой тропинкой, на которой различались следы маслобойки.

И вскоре увидели домик под тростниковой крышей. Деревянный, не пряничный, однако оставленные маслобойкой следы вели прямо к его двери, и Джинкс подумал: «Мы пришли к ведьме». Симон сказал ему, что ведьм не боятся лишь дураки, а в одном можно было не сомневаться: дураком он себя не считал. Но, с другой стороны, к нему-то домой ведьмы так и шастали.

Впрочем, самому идти в гости к ведьме – это совсем другая история.

Они еще не приблизились к двери, а та уже отворилась, и из нее выступила Дама Гламмер.

– Чародей Симон, – сказала она. – Проделал такой долгий путь по заснеженным лесам, чтобы повидаться со мной. Интересно, зачем?

– Приветствую тебя, Дама Гламмер, – с улыбкой сказал Симон.

– Смотри-ка, а милый бурундучок все еще жив, – она усмехнулась, глядя на Джинкса.

– Мы можем войти? – спросил Симон.

– Ну конечно, совсем я о приличиях позабыла, – Дама Гламмер отступила в домик. – Входите, входите. Разувайтесь. Отведайте взвару.

Дом изнутри выглядел маленьким, особенно для того, кто привык к жилищу Симона, однако деревянные полы его были отскоблены дочиста, а в очаге потрескивали дрова. Гости разулись, сняли куртки и уселись за настоящий деревянный стол – изготовлен он был не одно столетие назад и вряд ли мог прогневить любое из живых деревьев… во всяком случае, сильно прогневить. Дама Гламмер поставила перед ними кружки с каким-то горячим питьем. В кружках плавали листья.

Джинкс обнял свою ладонями, вдохнул отдающий листьями парок. Он слушал разговор Симона и Дамы Гламмер – о дороге сюда, о погоде, но не о цели их визита. О ней Джинкс ни малейшего представления не имел… впрочем, складчатая каемка вины, замеченная им у Симона ночью, снова была тут как тут. А в Даме Гламмер Джинкс, как ни старался, ничего различить не смог.

– Я, конечно, не стану выпытывать причину твоего прихода, Симон, – сказала Дама Гламмер. – Но, думаю, пришел ты не для того, чтобы полюбоваться на мое прекрасное лицо. А ты, бурундучок, оставь попытки прочесть мои мысли.

– Я и не пытался их прочесть, – возразил Джинкс. – Я этого не могу! И никто не может.

– Вот именно, бурундучок. Этого никто не может.

Джинкс в замешательстве склонился над кружкой, снова вдохнул пар. Потом осторожно глотнул горячей жидкости. У нее был вкус лета.

Дама Гламмер поднялась из-за стола, принесла несколько ячменных лепешек, черствых, крошившихся и даже отдаленно не похожих на любую еду, какую можно было получить в доме Симона. Пока все трое жевали их, запивая взваром, Симон и Дама Гламмер неторопливо беседовали о зельях, магии и растениях.

– Вот она, великая магия Урвальда, Симон, – сказала Дама Гламмер, кивая в сторону Джинкса. – Такую нечасто увидишь. Если хочешь изучить волшебство Урвальда, приглядись к этому мальчику.

– Мысли читать все равно никто не умеет, – сказал Симон. – И уж тем более Джинкс.

Дама Гламмер усмехнулась:

– А это ты у него спроси.

– Какое число я задумал, Джинкс?

– Семь? – наугад сказал Джинкс.

– Не-а, – и Симон повернулся к Даме Гламмер. – Если бы он умел, я это уже заметил бы.

– Трудновато заметить то, во что не веришь.

– Сходи-ка ты за дровами, Джинкс, – сказал Симон.

Джинкс опустил пустую кружку на стол, встал. Этот приказ показался ему несправедливым – он же только-только пришел сюда, а Дама Гламмер наверняка давно привыкла носить в дом дрова самостоятельно.