Желаю нам тысячи гроз - Софи Рувье

покупке. Видимо, очередной «Кьяра-эффект», как Изабелла обычно называла маленькие чудеса, которые часто творила их подруга. И тем не менее он понимал Розу: мысль возвести здесь маленький домик была, конечно, замечательная, если бы строение в конечном счете не оказалось расположенным в пятнадцати метрах от ее невестки. Да, в доме друзей было что-то особенное, и в самом участке тоже, Кьяра всегда обладала неоспоримой харизмой, а если добавить сюда Макса, то эффект еще усиливался. Здесь хорошо. Хорошо и спокойно. Он на секунду обернулся и оглядел дом, представив себя на месте Макса, который, возвращаясь с работы, обнимает Кьяру, играет с собакой, бросая той мячик. Приятная, наверно, жизнь.

Через открытую стеклянную дверь Поль зашел в оборудованную на американский манер кухню, стараясь не оставлять за собой комья земли. Здесь всегда царил безукоризненный порядок. Казалось, даже собака остерегалась разбрасывать тут клочья шерсти. На одном из высоких стульев у барной стойки, отделяющей кухню от гостиной, лежал шарф. Желтый с синим. У Изабеллы был такой же, дамы купили их во время совместного шопинга. Перед узором не устояли обе. И почему-то это его коробило, может, потому, что Изабелла была прямым антиподом Кьяре. На Кьяре этот геометрический рисунок, эти радостные контрастные цвета смотрелись вполне естественно. В любом случае ей шло все. А вот на Изабелле… На Изабелле, если не подбирать слова, шарф выглядел, как на корове седло. Он не подходил ни к ее бледной коже, ни к вещам из ее гардероба… Ладно, замнем.

– Ну как жизнь, порядок? – спросил Анри у Поля, заставив того вынырнуть из глубин размышлений.

– Да, да… Вы нашли разрешение на выезд Лу?

– А, верно, Роза мне об этом говорила. Рози, ты его нашла?

Роза появилась у входа и двинулась к ним с небольшим подносом, на котором стояли три дымящиеся чашки и тарелка с печеньем.

– Я только что из ее комнаты, там ничего нет. А ведь Лу меня заверила, что бумага лежит у нее на столе. Какая она неорганизованная! – сердито сказала Роза, направляясь к бару, чтобы разобрать почту, сложенную аккуратной стопкой.

Поль и Анри одновременно опустились в широкие кресла.

– Там на письменном столе у Макса гора бумаг, но мне не очень хочется в них рыться, – сказал Анри. – Возможно, Сезар мог бы нас просветить, но он ушел поиграть к другу.

– Скажешь тоже… Сезар вряд ли знает, где лежат его собственные носки, – развеселилась Роза.

Поль глянул на часы. Он планировал немного проехаться перед собранием. Ему всегда очень нравилось просто кататься на машине, без определенной цели, это его расслабляло, особенно в такой момент. Уже почти месяц, как он делал вид, что ходит на работу… Если он еще задержится, то влипнет в пробки.

– Это листок с логотипом коллежа, я видел такой у Анны. Вы позволите, я пойду наверх и сам взгляну?

– О, даю разрешение на все, что пожелаешь, дорогой мой Поль. Я здесь, чтобы приглядывать за детьми и собакой, а не изображать из себя секретаршу. Так что если тебе не трудно… – заявила Роза.

– Еще кофе? – предложил Анри.

– Бросьте, конечно, не трудно! – ответил Поль. – Я быстренько поднимусь.

– Будь как дома, – добавил Анри, угощаясь печеньем, пока жена отвернулась.

И когда Роза, знающая мелкие хитрости Анри, застукала его на месте преступления, обвинила в грехе обжорства и завела проповедь о холестерине и продолжительности жизни, Поль поспешил на лестницу. Он уже давно не бывал на втором этаже. Вспомнил, как в начале их дружбы они с Максом поднимались уложить девочек спать в комнате Лу, если вечеринка затягивалась. Он снова увидел себя на этих самых ступеньках, с засыпающей, тогда еще маленькой, Анной на руках, хотя та протестовала, заверяя, что вовсе не спит и даже совсем не устала. Девочки теперь так вытянулись, уже больше метра шестидесяти. Теперь дочь не поносишь на руках, как раньше. С ума сойти, как из-за внезапно нахлынувших воспоминаний начинаешь осознавать, насколько быстро проходит время! Иногда это бывает, когда задуваешь свечи на торте в свой день рождения, но чаще все-таки вспоминая какой-нибудь момент, почти всегда связанный с детьми. Как девочки могли так быстро вырасти? Как они сами, родители, могли так быстро постареть? Ему внезапно захотелось плюнуть на собрание собственников и сделать что-то непривычное; это его отвлечет. Может, сходить в киношку? Ты серьезно, бедный мой Поль? В киношку? Ты решил совершить что-то спонтанное и не нашел ничего лучше киношки? Да уж, душой он не моложе, чем телом.

Поль пошел по коридору мимо ванной, комнаты Сезара, комнаты Лу, потом мимо туалета. Дальше – гостевая спальня, которую вообще-то следовало бы назвать «комната Маноля», и, наконец, кабинет – надо только сначала пройти по родительским апартаментам. Кровать заправлена, все на своих местах. У окна туалетный столик, и это кажется ему безумно чувственным. У Изабеллы нет туалетного столика, и, кстати, он затруднялся сказать, когда и где она наносит макияж. Его жена решила не закрашивать появляющиеся седые волосы, а он не осмеливался сказать ей, что ему это совсем не нравилось. Ему претило видеть, и это было сильнее него, что седины у Изабеллы больше, чем прежних светлых волос. Сам-то он вообще лысел, но это другое дело. На его взгляд, волосы – самый мощный символ женского начала, и Изабелла, выбрав их естественный вид, тем самым словно поставила крест на собственной женственности. Он не отрицал, что сам ни за что не согласился бы каждый месяц в обязательном порядке подкрашивать волосы, но природа есть природа: с его точки зрения, женщина, настоящая женщина, желанная, никогда бы не потерпела седых волос в сорок пять лет. Возможно, это брюзжание старого придурка, но таково его мнение. Покачивая головой, он обогнул кровать и направился в кабинет. А что будет дальше? Она станет разгуливать в трениках?

Он невольно подошел к портрету Кьяры. Она всегда казалась ему чувственной и соблазнительной. Такая забавная и живая. Он чувствовал, что ей нравились его знаки внимания, и много раз закидывал удочки, которые она упорно игнорировала. По крайней мере, до сих пор. Он хотел, чтобы она как можно дольше не знала о его увольнении. Не слишком сексуальная новость. И уволили, потому что он часто дотрагивался до других, потому что его шутки считали проявлением недопустимого сексизма. Какой, к черту, сексизм, они просто сборище закомплексованных идиотов! Нет, он не спешил сообщать эту новость, а потому каждое утро отправлялся на работу. Видно будет, сколько он так продержится, в идеале надо бы найти тем временем другую должность, но, поскольку он ничего для этого не делал, такая возможность представлялась маловероятной.

Ставни в кабинете Макса были закрыты, он щелкнул выключателем – и тут же взорвалась лампочка в потолочном светильнике. Поль вздрогнул. С ним такого уже давно не случалось. Он кое-как собрал разлетевшиеся крошечные осколки. Надо не забыть предупредить Розу и Анри, чтобы они были осторожней. Стеллажи с папками, два чуть продавленных глубоких кресла, диван-кровать и письменный стол, поделенный на две части. Он без труда догадался, что прибранная зона принадлежала Кьяре. С другой стороны царил сравнительный кавардак: записные книжки, билетики на метро, ресторанные счета. Как им удавалось примирять такие разные привычки? На их месте он бы поставил два разных стола или же комнату, где сейчас обосновался Маноль, сделал бы вторым кабинетом. Поль обошел секретер и уселся на стул с подлокотниками, выполнявший роль офисного кресла. На стороне Кьяры лежала стопка эскизов, наверняка набросков для будущей коллекции украшений. Какая все-таки безумная история. Изменить жизнь, пойти учиться к какому-то ювелиру, получить дипломы заочно, вечером бежать на курсы, а день проводить в мастерской. Зато теперь ее украшения носят звезды… Он взял один из блокнотов, в котором красовались всякие завитки. Да, очень мило и совершенно изумительно. Поль аккуратно перекладывал листки, но не находил ничего существенного. На стороне Макса документы, казалось, сортировала детсадовская группа под ЛСД. Ну и бардак! Счета за прочистку дымохода, за ежемесячные услуги садовника, смета