Король говорит! - Питер Конради

Оказавшись полуинвалидом в девятнадцать лет, когда сверстники сражались и умирали за его страну, он стал служить в военно-морском штабе. Однако Берти находил штабную работу нудной и после настоятельных просьб получил разрешение вернуться на «Коллингвуд» в феврале следующего года. Он пробыл на корабле лишь несколько месяцев, и вновь вернулись боли в животе. Впоследствии выяснилось, что у него язва желудка, но врачи не сумели поставить правильный диагноз, объяснив его недуг «ослаблением мускулатуры желудка, вызвавшим катаральное состояние». Ему был назначен отдых, строгая диета и на ночь — клизма, но он, вполне предсказуемо, этих предписаний не выполнял.

Почти всю оставшуюся часть года Берти провел на берегу — сначала в Абергельди, а затем в Сандрингеме, наедине с отцом; в итоге они сблизились. За это время он смог многое узнать о том, что значит быть королем во время войны, — это был опыт, на который он смог опереться, когда сам оказался в таком же положении два десятилетия спустя.

В середине мая 1916 года он вернулся на «Коллингвуд», как раз успев к Ютландскому сражению[39]в конце месяца. Хотя в вечер отхода корабля он вновь оказался в судовом лазарете (на этот раз, по-видимому, после того, как поел маринованной макрели), на следующий день достаточно оправился, чтобы занять свое место в орудийной башне «А». Роль «Коллингвуда» в сражении не была особенно значительной, но Берти был рад, что участвовал в боевых действиях и прошел проверку под огнем.

К его облегчению, боли в желудке, казалось, отступили. Но в августе они возобновились с удвоенной силой. Берти был переправлен на берег, обследован новой группой врачей, определивших наконец язву желудка. Однако в мае 1917 года он вернулся в Скапа-Флоу, на этот раз в звании лейтенанта на линкоре «Малайя», более крупном, быстром и современном, чем «Коллингвуд». К концу июля он снова заболел и был переправлен на берег в госпиталь в Саут-Куинзферри, близ Эдинбурга. После восьми лет флотской подготовки и службы Берти вынужден был признать, что его морская карьера окончена. «Я лично чувствую, что не гожусь к службе на море, даже когда оправлюсь от этого легкого приступа», — сказал он отцу[40]. В ноябре после долгих колебаний он в конце концов решился на операцию. Она прошла удачно. Однако затянувшийся период нездоровья еще многие годы сохранял свое физическое и психологическое воздействие.

Берти решил не возвращаться к гражданской жизни, пока идет война, и в феврале 1918 года перевелся в Королевскую военно-морскую авиацию, которая двумя месяцами позже слилась с армейской авиацией, образовав Королевские ВВС.

После заключения мира Берти, как и многие вернувшиеся с войны офицеры, пошел учиться в университет. В октябре 1919 года он поступил в Тринити-колледж Кембриджа, где изучал историю, экономику и гражданское право. Тогда было непонятно, для чего ему, второму сыну короля, могли понадобиться такого рода знания, но десятилетие спустя они оказались в высшей степени востребованными.

Хотя Берти исполнял все возлагаемые на него обязанности, дефект речи (и чувство неловкости, связанное с ним) в сочетании с природной застенчивостью по-прежнему его угнетали. Трудно было вообразить двух более несхожих между собой людей, чем он и его старший брат, который все больше входил во вкус лести и обожания со стороны прессы и публики.

На деле все было не совсем так, как представлялось. Когда братьям было за двадцать, их отношения с отцом начали меняться. Дэвид уже совершал с большим успехом поездки по империи, но окружающие стали замечать, что ему нравится быть в центре внимания несколько больше, чем это может пойти на пользу ему или стране. Короля начинали беспокоить почти фанатичная одержимость старшего сына всем современным (чего сам король не любил), пренебрежение придворным протоколом и традициями и, более всего, его пристрастие к замужним женщинам, которое он, по-видимому, унаследовал от Эдуарда VII. Между отцом и сыном стали происходить частые столкновения, нередко по самым незначительным поводам, таким как одежда, которой король склонен был уделять чрезвычайно большое внимание. Как позже отмечал принц, всякий раз, как отец начинал с ним разговор о долге, само это слово воздвигало между ними барьер.

Берти, напротив, постепенно становился любимцем отца. 4 июня 1920 года он получил титул герцога Йоркского, графа Инвернесс и барона Килларни. «Я знаю, что в ситуации, трудной для молодого человека, ты вел себя как должно и исполнил то, о чем я тебя просил, — написал ему король. — Я надеюсь, что ты всегда будешь видеть во мне своего лучшего друга, всегда рассказывать мне обо всем, и я всегда буду готов помочь тебе и дать хороший совет»[41].

В качестве президента Общества детского социального обеспечения, которое затем выросло в Общество социального обеспечения промышленных рабочих, герцог, как мы в дальнейшем будем его называть, начал посещать шахты, фабрики и железнодорожные депо, знакомясь с условиями труда рабочих и получив при этом прозвище Промышленный Принц. В июле 1921 года он положил начало интересному социальному эксперименту — ежегодным летним лагерным сборам сначала на территории неиспользуемого по назначению аэродрома в Нью-Ромни на кентском побережье, а позже — на Саутуолд-Коммон в Суффолке. Целью было собрать вместе мальчиков из самых разных социальных слоев. Последний такой сбор должен был состояться в 1939 году, накануне войны.

Герцог еще более поднялся во мнении отца, когда 26 апреля 1923 года женился на светской красавице Элизабет Бауэз Лайон. Хотя новобрачная и вела жизнь, быть может, даже более защищенную и оберегаемую, чем ее муж, она не принадлежала к высшей знати, притом что была благородного происхождения. Король, который должен был дать свое согласие в соответствии с Актом о королевском браке от 1772 года, ни минуты не колебался. Видимо, он рассудил, что общество изменилось, и теперь для его детей допустимы браки с лицами некоролевской крови, при условии что они будут происходить из трех высших рангов британского дворянства.

Берти и Элизабет встретились на балу летом 1920 года. Двадцатилетняя дочь графа и графини Стратмор, Элизабет только что появилась в лондонском обществе, вызвав всеобщее восхищение. Многие молодые люди желали жениться на ней, но она не спешила давать согласие ни одному из них, особенно герцогу. И дело не только в том, что она не хотела становиться членом королевской семьи, со всеми стеснениями и ограничениями, которые это налагало. Герцог вовсе не казался ей особенно привлекательным: он был добр, обаятелен, хорош собой, но застенчив и неразговорчив, отчасти вследствие заикания.

Герцог влюбился, но первые его попытки добиться взаимности были безуспешны. Отчасти его затруднение заключалось в том, что (как он признался Дж. К. К. Дэвидсону, молодому политику-консерватору, в июле 1922 года) он сам не должен делать предложение женщине, поскольку, как сыну короля, ему не подобает ставить себя в такое положение, когда он может получить отказ. По этой причине он отправил к Элизабет поверенного просить от его имени ее руки, и ответ был отрицательным.