Жанна д'Арк. Факты, легенды, гипотезы - Владимир Райцес

«Сказав это, — продолжает Пуланжи, обойдя молчанием реакцию Бодрикура на слова Жанны, — она вернулась в отчий дом вместе со своим дядей Дюраном Лассаром из Бюрей-Ле-Пти. Потом в начале великого поста (6 февраля 1429 г. —В. Р.) Жанна снова пришла в Вокулер, прося, чтобы ей дали провожатых к дофину, и, видя это, мы с Жаном из Меца предложили провести ее к королю, в то время дофину» (D, I, 306–307). Далее следует рассказ о сборах в дорогу, поездке к герцогу Лотарингскому, путешествии в Шинон. {59}

Большинство биографов Жанны отнеслось к свидетельству Пуланжи с полным доверием. К этому располагала прежде всего сама личность очевидца первой встречи Жанны с комендантом Вокулера: Бертран де Пуланжи был человеком, хорошо осведомленным, обладавшим, по-видимому, превосходной памятью, которая позволила ему воспроизвести спустя четверть века разговор Бодрикура с Жанной с почти стенографической точностью. Последнему, впрочем, не приходится удивляться: встреча с Жанной была самым ярким событием в жизни Пуланжи, и он, конечно же, множество раз о ней рассказывал.

Доверие к показаниям Пуланжи простиралось настолько далеко, что даже обычно скептический Анатоль Франс— и тот целиком основывался па этом свидетельстве. Более того, Франс увидел в нем доказательство своей концепции, согласно которой Жанна была послушным орудием в руках местного духовенства, стоявшего на стороне дофина. Основание для такого вывода давали, по мнению А. Франса, слова Жанны о том, что королевство принадлежит не королю, по богу, а также термин «комменда», который она якобы при этом употребила. Подчеркнув, что этот термин заимствован из канонического права, где он обозначал временное владение имуществом или должностью, Франс заключил: «Она не сумела бы сама найти ни этого слова, ни этой мысли: ясно, что ее научил кто-то из церковников, след которого навсегда утерян» (54, I, 87).

Франсу резонно возражал английский историк Э. Лэпг. Мысль о том, что короли являются вассалами бога, была во времена Жанны д'Арк до такой степени банальной, настолько широко распространена во всех слоях общества, что нет никакой нужды искать здесь таинственного суфлера. Жанна постоянно слышала эти идеи на проповедях, и даже легенда на монетах того времени провозглашала: «Христос царствует, Христос правит» (72, 67).

Добавим к этой аргументации, что незачем прибегать к ответственным гипотетическим построениям и для того, чтобы объяснить появление в рассказе Пуланжи термина «комменда». Дело в том, что свидетельство Пуланжи дошло до нас не во французском оригинале, а в переводе на латынь, который сделал секретарь следственной комиссии {60} Доминик Домниси — потарий епархиальной курии (суда) Туля. Будучи юристом-клириком, он, естественно, оперировал при переводе терминами и понятиями из близкой ему области канонического права. Так появилась в рассказе Пуланжи смутившая Франса «комменда», и Жанна заговорила на совершенно чуждом ей языке образованного клирика.

Впрочем, пе в этих частностях заключена загадка первой встречи Жанны с Робером де Бодрикуром в той классической версии этого эпизода, которую нам оставил Бертран де Пуланжи. Здесь непонятно главное: зачем вообще приходила Жанна в Вокулер весной 1428 г.? По словам Пуланжи, для того лишь, чтобы передать дофину: пусть держится крепко и не предпринимает активных военных действий, господь пошлет ему помощь не позднее середины великого поста… Но нельзя не заметить (и это уже отмечалось в литературе), что в таком случае она выбрала для объявления своей миссии самый неподходящий момент. Весной 1428 г. дофин менее, чем когда-либо, нуждался и в моральной поддержке, и в помощи «свыше»: как раз предыдущей осенью, в сентябре 1427 г., французы наконец-то добились значительного успеха. Они разбили англичан под стенами Монтаржи и заставили их снять осаду города. После этого военные действия, по существу, прекратились, а до Орлеана было еще далеко..

В рассказе Пуланжи Жанна предстает перед комендантом Вокулера как пророчица, чьи советы, предостережения и предсказания носят самый общий и неопределенный характер, оторваны от реальной ситуации и ориентированы на неблизкое будущее. Она не просит у Бодрикура помощи, не добивается немедленной встречи с дофином и сама намерена действовать не ранее, чем через год. Приняв дату прихода Жанны в Вокулер, названную Пуланжи, мы тем самым принимаем и определенную концепцию ее личности.

Однако такое представление о Жанне находится в разительном противоречии со всем тем, что мы знаем о ней из множества других источников. Многочисленные исследования с полной очевидностью показали, как глубоко заблуждался А. Франс, видевший в Жанне «бедную галлюцинантку», которая жила в мире собственных иллюзий и грез, принимая советы руководящих ею церковников {61} за волю бога. Напротив, одним из самых примечательных свойств ее личности было чувство реальности, которое ей никогда не изменяло. Как бы ни была она мистически настроена и глубоко убеждена в том, что действует по велению бога и святых, она всегда, при любых обстоятельствах, соразмеряла свои действия с условиями места и времени, и все ее поведение неизменно отличалось практической целесообразностью.

Явиться к коменданту Вокулера — для Жанны значило сделать самый решительный шаг в своей жизни. И для чего? Для того, чтобы объявить о своей грядущей миссии? Этот поступок плохо совмещается с достоверным психологическим обликом Жанны.

Нет оснований подвергать сомнению самый факт присутствия Пуланжи при первой встрече Жанны с Бодрикуром. Нет также причин думать, что он исказил содержание их разговора. Сомнение — пока что психологического порядка — вызывает названная им дата (май 1428 г.), а также упоминание о том, что Жанна после этого вернулась в Домреми.

Встанем теперь на точку зрения тех биографов, которые полагают, что в показаниях Пуланжи фигурирует неверная дата и что описанная им сцена происходила в действительности не в мае, а значительно позже, в конце 1428—начале 1429 г., т. е. уже после того как англичане осадили Орлеан. В этом случае все поведение Жанны предстает в совершенно ином свете. Становится понятным, почему она просит передать дофину, чтобы он «хорошо держался» и «не вел войны со своими недругами»: не нужно рисковать до того, как ему поможет сам господь. И наконец, середина великого поста — это уже не далекая загадочная веха, но реальный и близкий срок. Иначе говоря, смутное предсказание превращается в ясный замысел.

Такая точка зрения вовсе не осовременивает Жанну и нисколько не умаляет той важной роли, которую играло в ее поведении при встрече с Бодрикуром религиозное самосознание. Просто высказывается предположение, что, придя впервые к Бодрикуру в качестве «божьей посланницы», Жанна уже знала об осаде Орлеана и знала, как ей надлежит действовать. Ее первый шаг был и окончательным шагом: в Домреми она больше не вернулась… {62}

Проверим это предположение по другим материалам.

Бертран де Пуланжи давал показания перед следственной комиссией 6 февраля 1456 г. А неделей раньше, 31 января, комиссия допросила в Вокулере другого свидетеля первой встречи Жанны с Бодрикуром. То был семидесятилетний Дюран Лассар, крестьянин из Бюрей-Ле-Пти, — первый, кому Жанна открыла свой замысел и кто проводил ее в Вокулер. Он приходился ей свойственником, был мужем ее двоюродной сестры, тоже Жанны, но она называла его дядей, потому что он намного ее старше.