Якудза из другого мира. Том XI - Алексей Владимирович Калинин

же станем по призванию… Меньше, чем самураем или магом оммёдо я быть не согласен.

— И как же мы станем самураями по призванию?

— Всё просто, встретим каких-нибудь гуляющих воинов, поздороваемся с ними, потом чин по чину раскланяемся, а затем с честью и достоинством свернем им бошки. Всё просто, — пожал плечами Норобу.

— Всё просто?

— Да, люди сейчас гибнут везде и всюду… Подумаешь, помрут два человека в самурайских доспехах… Зато появятся два крутых воина, которые могут везде и всюду проявить себя. Ведь если не получится вернуться обратно, то надо завоевать славу и богатство, чтобы провести остаток жизни где-нибудь в замке Эдо… А что? Я так-то мог бы стать каким-нибудь генералом, а ты моим слугой… Чего так смотришь? Не хочешь, чтобы я становился генералом? Не хочешь счастья для престарелого учителя.

— Не хочу быть твоим слугой. Как ты сказал? Эдо? — переспросил я.

— Да-да, так раньше назывался Токио…

— Доспехи, говоришь… В таком случае, я не буду никого искать, а одену свой костюм! А? Чем не доспехи? А на груди сооружу какой-нибудь герб. Пусть это будет даже орел… двухглавый! Чтобы я смотрел и в будущее, и в прошлое…

— Ага, и чтобы в одной лапе был скипетр, а в другой держава, — усмехнулся Норобу.

— А что? Можно и так, — пожал я плечами, а потом остановился, бросив взгляд вперед. — Смотри, тебе тоже доспехи подоспели. И, походу, скоро они освободятся.

Норобу тоже остановился, сощурившись в том направлении, в каком я ему показал. Сощурился так, что и без того узкие глаза превратились в две ровные линии, из который росли коротенькие реснички.

Впереди там, где из белокопытника высовывалась очередная каменная спина застывшей рыбы, в позе сейдза сидел молодой парень. Его торс был наполовину обнажен, бордово-красные доспехи сложены за спиной. Сам он восседал на белом квадрате шелка, а перед ногами лежал небольшой кинжал танто.

Этот самый танто был у меня в то время, когда я недолго строил карьеру среди якудзы. Так что короткий кинжал знаком не понаслышке.

— О как, да он же готовится к харакири, — покачал головой сэнсэй. — Надо же, такой молодой, а уже собрался уходить на тот свет…

— Ну так что? Пусть херакнет себя по пузяке, истечет кровью, а потом мы без шороха и пыли похороним его, а в качестве награды один достопочтенный старец обретет доспехи? Глянь какие стильные, бордовые, и штандарт какой симпатишный! Что там? Клевер в круге?

Норобу как будто окаменел. Он уставился на колыхающуюся белую ткань с зеленым кругом, торчащую из доспеха. Вроде бы такие флаги из шелка назывались сасимоно, крепились за спиной и были призваны различать воинов в пылу баталий. Чтобы не зарядить другу по физии катаной…

Парень в это время разложил перед собой лист бумаги, достал перо, чернильницу и явно приготовился творить что-то разумное, доброе, вечное. Ну да, напишет сейчас хайку, полоснет себя по пузу танто и помрет молодой. Похоже, что где-то этот парень крупно накосячил, раз решил таким образом свести счеты с жизнью.

В древней Японии харакири считалось одним из самых почитаемых и честных способов умереть для самураев, если они чувствовали, что они не смогут жить со своей позорной деятельностью или ошибками. Однако, не каждому удавалось совершить этот акт правильно, всё-таки делающий харакири мог ошибиться, как и сапер — только один раз. На второй раз ему просто банально могло не хватить сил.

И если мне не изменяет память, то харакири делалось с помощником, который должен махнуть мечом и отхреначить буйну голову, когда пузяка окажется взрезана. Тут же парень моих лет сидел один…

Сэнсэй же не отрывал глаз от сасимоно. Флаг как будто загипнотизировал Норобу. Он неотрывно смотрел на символ черного четырехлистного клевера на зеленом фоне круга.

— Эй, сэнсэй, ты чего? — я даже тронул Норобу за плечо. — Чего окаменел? Или тебя гадюка за пятку чикнула?

— Не… Нет, — покачал сэнсэй головой, вздрогнув от моего прикосновения. — Просто я… Просто увидел такого молодого и полного сил человека, который сам, по своей воле…

— Да ты и раньше видел якудз, которые бросались в безнадежный бой… Сейчас-то чего? — спросил я.

— Мы должны узнать, почему этот воин так поступает! — сказал Норобу. — Обязательно должны.

— Ой, да тебе не наплевать ли? — я уставился на сэнсэя. — Он сводит счеты с жизнью, всё честь по чести. Зачем ему мешать?

— Это… Это неправильно. Идем! — буркнул сэнсэй и устремился вперед.

Так шустро поскакал, что мне оставалось только пожать плечами и поспешить следом. Надо же быть рядом, если вдруг прыткого сэнсэя жахнет какая-нибудь юркая змейка. Я хоть глаза тогда ему закрою, если не получится спасти с помощью Дыхания Жизни.

Мы приблизились к каменному постаменту в тот миг, когда парень с выбритой макушкой и хвостиком головастика в основании лысины поднял глаза к небу и застыл с поднятым пером.

— Привет, братишка! Не складываются стихи? — махнул я рукой. — Могу подсобить. Что-нибудь возвышенное и претенциозное?

— Вы кто? — метнул в нас острый, как сюрикен, взгляд молодой человек. — Почему на вас такая странная одежда? Вы гайдзины?

— Слышь, от гайдзина слышу! Что за неуважение к моим сединам? — рыкнул сэнсэй. — Я чистокровный японец! Мои предки были самураями, а мой род в твой род плевал!

Молодой человек отложил перо в сторону, сдвинулся в сторону и поклонился так, чтобы выказать уважение нам обоим:

— Прошу прощения, пожилой господин. Мои слова сорвались с губ необдуманно и резко. Я искренне сожалею о моей вспышке. Меньше всего я хочу перед смертью наживать лишних врагов, которые потом будут с неприязнью отзываться обо мне. Позвольте в качестве извинения попросить вас стать моим помощником и отрубить мне голову в тот момент, когда я завершу сеппуку? По вашим рукам я вижу, что они очень хорошо знакомы с рукоятью меча…

— Витевато чешет, чертяка, — покачал я головой. — Аж заслушаешься.

— А вы, молодой господин, хотели помочь мне в написании ритуального хайку? — повернул ко мне лицо парень. — Я с радостью наслажусь вашим творчеством в этот торжественный миг…

— Да? Тогда лови вот такое хокку, — сказал я, чуть подумал, улыбнулся и проговорил с подвыванием истинного поэта: — Самурай на горе Фудзи воздевает к небу