Анатомия Меланхолии - Роберт Бёртон

sect. I, cap. I [Наставления, кн. III, раздел I, гл. 1]); Феликс Платер (lib. 3, de mentis alienat [кн. III, об умопомешательстве]); Геркулес Саксонский (Tract. post. de melanch. cap. 3 [посмертный трактат о меланхолии, гл. 3]) говорят об особом виде сумасшествия, вызываемого чрезмерными занятиями наукой[1959]. Фернель{1521} (lib. I, cap. 18 [кн. I, гл. 18]) рассматривает научные занятия, размышления, постоянные раздумья как особую причину душевного расстройства[1960] и в своей 86-й consul. [консультации] приводит те же самые слова. Джованни Аркулан (in lib. 9 Rhasis ad Almansorem, cap. 16{1522} [относительно 9-й кн. Разиса, гл. 16]) среди прочих причин называет studium vehemens [одержимость учением]; такого же мнения придерживается и Левин Лемний (lib. de occul. nat. mirac. lib. I, cap. 16 [об оккультных чудесах природы, кн. I, гл. 16]). «Многие люди, — говорит он, — приходят к этой болезни вследствие непрерывных ученых занятий[1961] и бессонных ночей, причем из всех людей более всего ей подвержены именно ученые»[1962], и еще те, присовокупляет Разис, «кто обычно наделен наилучшими умственными способностями»[1963] (Cont. lib. I, tract. 9 [Основы, кн. I, тракат 9]). Марсилио Фичино (de sanit. tuenda, lib. I, cap. 7 [о сохранении здоровья, кн. I, гл. 7]) включает меланхолию в число пяти главных бедствий, от которых страдают ученые люди, и считает, что этот деспот досаждает едва ли не каждому из них и является в какой-то мере почти неразлучным их спутником. Похоже, что именно по этой причине Варрон называет tristes philosophos et severos [философов печальными и суровыми{1523}]; строгие, печальные, язвительные, мрачные — вот эпитеты, употребляемые обычно по отношению к ученым людям, вот почему Патрицци[1964]{1524} предпочел бы, чтобы те, кому вверяют власть, не были чрезмерно образованными. Ибо, как считает Макиавелли{1525}, научные занятия изнуряют их тела, омрачают их души, ослабляют их силу и отвагу, вот почему хорошие ученые никогда не бывают хорошими воинами, что прекрасно подметил один гот, а посему, когда его соплеменники, вторгнувшись в Грецию, вознамерились было сжечь все тамошние книги, он воспротивился этому, сказав, что ни в коем случае не следует этого делать: «Предоставьте им вкушать эту отраву, которая со временем поглотит всю их решимость и боевой дух»[1965]. Турки не дали занять престол их империи его прямому наследнику — Коркуту{1526}, а все из-за его чрезмерной преданности своим книгам[1966]; таково уж весьма распространенное в мире мнение, что учение изнуряет и подавляет душевные силы и per consequens, вследствие этого порождает меланхолию.

В объяснение того, почему ученых людей следует считать более других подверженными этой болезни, можно привести два главных довода. Один из них: они ведут малоподвижный одинокий образ жизни, sibi et musis [посвященный лишь себе и Музам], лишены всяких телесных упражнений и тех обычных развлечений, которых не чуждаются другие люди; если же к этому присовокупляется еще и чувство неудовлетворенности и тщетности, что случается даже слишком часто, то это ввергает их внезапно в пучину душевной болезни; однако самая распространенная причина — непосильные научные занятия. «Чрезмерная ученость, — сказал Павлу Фест, — доводит тебя до сумасшествия»[1967], — вот другая крайность, которая приводит к таким последствиям. В том же убедился на собственном опыте и Тринкавелли (lib. I, consil. 12, 13 [кн. I, советы 12, 13]) в случае с двумя своими пациентами — молодым бароном и еще одним; оба они приобрели эту болезнь вследствие чересчур напряженных занятий. То же самое наблюдал и Форест (Observat. lib. 10, observ. 13 [Наблюдения, кн. X, наблюдение 13]) на примере молодого священнослужителя из Лувена, который повредился в уме и уверял, что «Библия находится у него в голове»[1968]. Марсилио Фичино (de sanit. tuend., lib. I, cap. 1, 3, 4 [о сохранении здоровья, кн. I, гл. 1, 3, 4] и lib. 2, cap. 16 [кн. II, гл. 16]) приводит немало объяснений тому, «отчего ученые люди начинают нести несусветицу чаще, чем другие»[1969]. Первое — небрежность по отношению к самим себе: «Другие люди заботятся об орудиях своего труда: художник моет свои кисти, кузнец содержит в порядке молот, наковальню, кузницу; землепашец непременно починит свой плуг и наточит топор, если он затупился; сокольничий или егерь непременно позаботится о своих соколах, гончих, лошадях, собаках и прочем; музыкант, настраивая струны своей лютни, натянет или ослабит их и прочее; одни только ученые люди пренебрегают своим орудием (я имею в виду их мозг и жизненные силы); а ведь они пользуются ими повседневно и озирают с их помощью весь мир, а посему у них наступает истощение от непомерных занятий»[1970]. Vide, говорит Лукиан, ne funiculum nimis intendendo, aliquando abrumpas: «Смотри, не натягивай веревку слишком туго, а то ведь она в конце концов лопнет»[1971]{1527}. Фичино приводит в своей четвертой главе некоторые другие причины: ведь покровители учености — Сатурн и Меркурий{1528} — это иссушающие планеты; да и Ориган[1972] объясняет той же самой причиной такую бедность всех родившихся под знаком Меркурия, которые по большей части живут в нищете: ведь и жребий, выпавший их покровителю — Меркурию, — тоже был не лучше. Древние Парки{1529} обрекли его на нищету в наказание, и с тех пор Поэзия и Нищета — Gemelli, злосчастные близнецы, — друг с другом неразлучны.

С тех пор удел ученого — нужда,

А у невежд карман набит всегда{1530}.

Меркурий может помочь им приобрести знания, но только не деньги. Другой же причиной, как считает Фичино, являются размышления, которые «иссушают мозг и гасят природный жар, ибо в то время как душевные силы заняты там наверху созерцанием, желудок и печень оставлены в небрежении, и оттуда вследствие нарушенной меры сгущения поступает черная кровь и не переработанные этими органами вещества, а из-за недостатка телесных упражнений избыточные испарения не получают выхода»[1973] и прочее. Те же самые причины повторяются и у Гомезия (lib. 4, cap. I, de sale [кн. IV, гл. 1, о соли]), Ниманна (orat. de Imag. [речь о Воображении])