Лев Троцкий - Георгий Чернявский

Наконец, третий путь — изгнание за границу, и он оказался наиболее приемлемым. Учитывая, что оппозиционные группы в зарубежных компартиях и вне их были малочисленны, не пользовались существенным влиянием, претерпевали расколы, вряд ли можно было предположить, что Троцкому удастся объединить вокруг себя значительные международные левые силы.

Был, правда, еще один путь, который, видимо, рассматривался Сталиным, — продолжать содержать Троцкого в ссылке, усилив его изоляцию, перекрыв каналы возможных связей, игнорируя его существование в печати. Троцкий, скорее всего, был бы постепенно забыт, а там стало бы видно, что делать дальше. Но ненависть Сталина и стремление решить «проблему Троцкого» как можно быстрее превысили ментальное сталинское чувство осторожности, и он стал склоняться к высылке Троцкого из страны.

Правда, сначала Троцкого попытались заставить замолчать уговорами и угрозами. 16 декабря в его доме появился представитель ОГПУ Волынский, передавший устный ультиматум, содержание которого в форме прямой речи Троцкий при его великолепной памяти передал в воспоминаниях, можно полагать, достаточно точно: «Работа ваших единомышленников в стране приняла за последнее время явно контрреволюционный характер; условия, в которые вы поставлены в Алма-Ате, дают вам полную возможность руководить этой работой; ввиду этого коллегия ГПУ решила потребовать от вас категорического обязательства прекратить вашу деятельность, — иначе коллегия окажется вынужденной изменить условия вашего существования в смысле полной изоляции вас от политической жизни, в связи с чем встает также вопрос о перемене места вашего жительства».[1133]

Это был ультиматум не ОГПУ, а лично Сталина, который, видимо, все еще колебался в определении судьбы лидера оппозиции. 26 ноября 1928 года на заседании Политбюро Сталин поставил вопрос «О контрреволюционной деятельности Троцкого». Решение как совершенно секретное было отправлено в «особую папку».[1134] Но и в «особой папке» никакого решения, по сути дела, обнаружить не удалось. В качестве постановления там фигурирует обтекаемая фраза: «Предложить ОГПУ провести в жизнь решение ЦК».[1135]

Только через два дня Сталин распорядился отправить выписку из протокола в единственном экземпляре в ОГПУ на имя председателя этого ведомства Менжинского и его заместителя Ягоды,[1136] а конкретные указания, в чем же именно состоит это незафиксированное решение, Сталин, видимо, дал Менжинскому и Ягоде при личной аудиенции. Именно эти распоряжения и передал Троцкому Волынский.

Волынский оставался в Алма-Ате, ожидая новых инструкций, которые получил 20 января 1929 года. Инструкциям предшествовало заседание Политбюро 7 января, в повестке дня которого под пунктом 29 значилось: «О Тр[оцком]». На этот раз решение было лапидарным: «Выслать за границу за антисоветскую работу». Выписка из протокола была тотчас послана Менжинскому.[1137] Однако еще почти две недели шла подготовка операции по выдворению Троцкого из СССР.

Получив соответствующую бумагу, Волынский 20 января явился в дом Троцкого в сопровождении большой группы агентов ОГПУ, которые заняли все входы и выходы, как будто ссыльный мог совершить побег. Троцкому была предъявлена выписка из протокола заседания коллегии ОГПУ от 18 января 1929 года:

От Троцкого потребовали расписки, и он написал:

В течение всего дня 21 января шла спешная упаковка вещей, главным образом рукописей и книг. Багаж составили только самые необходимые личные вещи. Почти все скромное домашнее имущество, приобретенное в Алма-Ате, было передано под расписку представителям ОГПУ. С собой было взято минимальное количество книг, а остальные сданы властям.[1139]

Основное внимание Троцкий, его жена и сын сосредоточили на срочной комплектации материалов личного архива. А к этому времени в архиве Троцкого накопились материалы огромной важности: документы его деятельности до 1917 года, в том числе протоколы августовской конференции 1912 года, переписка с социал-демократами разных стран, Лениным и другими большевистскими деятелями, приказы председателя Реввоенсовета Республики, стенограммы его личных докладов на партийных съездах, конференциях, всевозможных собраниях и митингах и другой разнообразный материал. Не имея инструкций по поводу личной документации, Волынский не препятствовал Троцкому собирать архив.[1140] Отлично понимая его ценность, Лев Давидович сомневался, что ему удастся вывезти архив за рубеж, но все же старался, надеясь на случай, чтобы не потерялась ни одна бумага. Сундуки с документами составили основную часть багажа.

На рассвете 22 января 1929 года Троцкий, его жена и сын Лев были посажены в автобус, который отправился по накатанной снежной дороге к Курдайскому перевалу. Перевал удалось преодолеть с огромным трудом. Бушевала вьюга, наметая снежные заносы, мощный трактор, взявший автобус на буксир, сам застрял в снегу. Семью Троцкого перегрузили в сани. Расстояние в 30 километров преодолевали более семи часов.

За перевалом состоялась новая пересадка — в автомобиль, который благополучно довез всех троих до города Фрунзе, где их погрузили в поезд. В Актюбинске Троцкий получил правительственную телеграмму (это была последняя правительственная телеграмма, которую он держал в руках), уведомляющую, что местом назначения является Стамбул. На все его возражения против высылки в Турцию следовали ответы, что сотрудники ОГПУ выполняют приказ, но скоро прибудет более ответственное лицо, с которым можно будет вести переговоры по существу.

Таковой сотрудник действительно появился на станции Ряжск. Им был Павел Петрович Буланов, занимавший должность секретаря секретно-оперативного управления ОГПУ. Буланов подтвердил, что местом депортации является Стамбул. Он согласился (видимо, имея на это соответствующие указания) вызвать в Ряжск близких для прощания с Троцким и его семьей. Более того, по требованию Троцкого Буланов вел телефонные переговоры с Москвой относительно страны депортации.