Успенский Эдуард - Эдуард Николаевич Успенский

тоже был не из этого города и не знал существующих порядков.

Бандит потерял сознание. Через полчаса он оказался в милиции.

— Да, — многозначительно произнес следователь, осторожно перебирая справки, выложенные на стол, — бандит был превосходно вооружен! С такими бумагами даже я не рискнул бы его взять! И как это вы не побоялись?

— А чего бояться? — удивился атлет. — У него не было даже ножа!

— Что нож, раз есть такие бумаги! — сказал следователь.

На суде самбист был свидетелем.

— Его теперь ждет тюрьма? — обратился он к прокурору.

— Пожалуй. Во всяком случае, дадим ему справку, что он находится в колонии.

— А сможет он грабить при помощи этой справки?

— Конечно нет! Ведь в ней будет написано, что он сидит.

Проверка храбрости

«Мой сын, если есть возможность, всегда старайся проверить свою храбрость». Эти слова сказал однажды очень известный древний полководец.

Если бы их однажды сказал я, то непременно добавил бы в конце: «Лучше всего это сделать при помощи парашютной вышки».

Что же такое парашютная вышка? Это тонкая стальная мачта высотой примерно с восемнадцатиэтажный дом. Наверху у нее имеется небольшая деревянная площадка. Если вы посмотрите с этой площадки вдаль, то все окрестности будут лежать у вас как на ладони. Если вы посмотрите вниз, то громадные трехтонные самосвалы покажутся маленькими «Запорожцами». Ну а маленькие «Запорожцы» вы просто не сумеете отличить от обычных детских колясок. Впрочем, вниз, конечно, лучше не смотреть.

Над вами — раскрытый купол парашюта. Вы делаете шаг — и летите в бездну. Именно этот шаг отделяет, по-моему, храброго человека от труса.

Последний раз мне удалось проверить свою храбрость в городе Кишиневе. Я заплатил пятьдесят копеек и начал подниматься наверх.

Сначала мне было очень легко, пока высота не превышала той, с которой можно было прыгать без парашюта. Потом у меня стало перехватывать дыхание. Когда же я оказался на самом верху, то совсем уже не мог дышать, очевидно из-за разреженной атмосферы. За весь этот путь я оценил свою жизнь заново и понял, что жил неправильно.

Дежурная застегнула на мне ремни, и я решительно направился к бездне.

— Подождите, — сказала она. — я еще не пристегнула вас к парашюту.

Я оторопел.

— А теперь можете прыгать.

— А теперь мне уже не хочется.

— Что значит — не хочется? Вы же не зря платили деньги. Прыгайте, а не то я столкну вас.

Пришлось ухватиться за поручни и закричать. Все люди, находившиеся в радиусе трех километров, подняли головы и с удивлением поглядели наверх.

— Нельзя ли потише? — спросила дежурная.

— Можно, — ответил я и закричал вполголоса. Она посмотрела на меня с сожалением:

— У нас дети малые прыгают, а вы боитесь!

— А я не боюсь. Мне просто страшно.

Но вдруг я понял, что мне уже не страшно. Если прыгают дети, то спокойно могу прыгнуть, конечно, и я.

В доказательство я подошел к краю и подержал ногу над пропастью. Да. никакого страха не было. Очевидно, я все-таки переборол себя. Но, с другой стороны, если мне не страшно, то и прыгать теперь незачем. Пускай прыгают те, кто боится.

Я снял парашют и направился к выходу. Я спустился по лестнице, очень довольный победой над собой. Одна только мысль беспокоила меня: какая же это победа, если даже малые дети в состоянии сделать то же самое.

Эта мысль беспокоит меня и до сих пор, поэтому при любой возможности я стараюсь проверить свою храбрость.

Ася

Асе всегда было скучно со мной, но, когда приходил Александр Федорович из соседнего отдела, ее глаза мгновенно оживлялись.

— Вы знаете, — говорил он, — вчера вечером арестовали одну кассиршу из диетического магазина. У нее была недостача в четыреста рублей. Теперь дадут пять лет.

Или:

— Вы представляете, Ася, один водитель такси ограбил сберегательную кассу по Кутузовскому проспекту. В «Вечерке» написано. Еле-еле задержали.

Ася была готова слушать его часами.

Я ясе таких историй не знал. У меня не было знакомых кассирш из диетического магазина и не было никаких сведений о водителях такси, грабивших сберегательные кассы. Ничего другого Ася слушать не хотела.

Но однажды меня осенило. Я вошел и сказал:

— Вчера на станции Перхушково одна женщина бросилась под поезд. Из-за того, что ее разлюбил любовник.

Ася была в восхищении и долго выспрашивала у меня подробности «Анны Карениной».

Стоило только начать — дальше все пошло как по маслу.

— Один работник итальянского посольства задушил свою жену. Из ревности. На днях его отправили в Италию. (Трагедия Шекспира «Отелло».)

Или:

— Лаборант и лаборантка из враждующих НИИ полюбили друг друга. Однако главные инженеры и коллективы организаций мешали их счастью. В результате они отравились мышьяком и их похоронили на Ваганьковском кладбище. (Вольная интерпретация «Ромео и Джульетты».)

Александр Федорович был посрамлен. У него не было Полного собрания сочинений Шекспира, и он не читал ничего, кроме последней страницы «Вечерней Москвы».

Но однажды Ася спросила меня:

— Откуда вы знаете так много интересных историй?

Пришлось открыть ей правду.

С тех пор ей по-прежнему скучно со мной. Но когда приходит Александр Федорович из соседнего отдела, ее глаза мгновенно оживляются.

— Вы знаете… — говорит он. И она слушает его часами.

Каждому свое

Шло собрание. Все как обычно. Докладчики читали доклады, участники голосовали. Или «за», или «против». Впрочем, больше «за», так как «против» не голосовали ни разу.

Но вот на сцену вышел человек в коричневом костюме, с неправильно повязанным черным галстуком. Видно было, что он не умел пользоваться микрофоном.

— Я это… наладчик, — сказал человек. — Вот мы тут хотим чугунных отливок больше делать. По триста килограммов на каждого. А я в этом деле ничего не понимаю. Как же я голосовать-то буду? Вот в станках я разбираюсь.

— Все равно голосуй! — закричали с места.

— А как до станков дойдет — с понятием голосуй!

— Чем больше отливок, тем лучше! — вмешался товарищ из президиума.

— Это верно, — согласился человек. — А как они лишними будут?

— Я не думаю. — снова сказал товарищ из президиума. — А если и будут — переплавить недолго.

— А что, конечно недолго! А может, лучше того — недоплавить?

— Я вижу, вам не нравится наша цифра — триста килограммов. Какую же вы предлагаете? — нетерпеливо спросил председатель.

— Я? Да нет, я не предлагаю. — ответил человек у микрофона. — Я не понимаю только. Вот и все. Вот в станках я разбираюсь.

Наступила длинная пауза. Человек в коричневом костюме ничего не говорил, но и не