Трон Знания. Книга 4 - Такаббир Эль Кебади

– Но ты попался!

Адэр обернулся:

– Уверен?

– Для разрыва помолвки нужна серьёзная причина. У тебя её нет.

– Я найду.

– Тебе так только кажется.

– Тогда причина будет у Луанны.

– Что бы ты ни сделал, она не подумает о тебе хуже, чем ты есть.

Адэр пошёл вокруг стола, опрокидывая стулья. Приблизившись к камину, поставил ладонь ребром на каминную доску и, медленно двигаясь, смёл на пол подсвечники и подставки с флажками стран «Мира без насилия».

Взял тяжёлый гранитный бюст Великого, покачал в руке:

– Когда-то я всерьёз думал, что я не твой сын. Потом увидел, что похож на тебя… внешне… и вопрос отпал сам собой. И я задумался: почему ты больше не женился? У тебя родился бы любимый сын, и ты бы сделал его наследником престола. А потом понял. Смерть твоей жены разрушила в тебе мужа и отца. Ты похоронил любовь вместе с моей матерью. Остался только Великий. Великий – это не человек. Это памятник, надгробие.

Адэр стиснул бюст в кулаке. До стола двадцать шагов. Всего двадцать шагов, и этот мир исчезнет. Возникнет новая вселенная, начнётся новый отсчёт времени. И не надо оглядываться на то, чего уже нет.

Стремительно приблизившись к столу, Адэр занёс кулак с бюстом – вжавшись в кресло, отец прикрыл голову руками.

– Алмаз Адэр… Как символично… – И опустил бюст на коробку с камнем.

От грохота зазвенели стёкла в окнах, задрожали стены. В кабинет влетел Трой и быстро закрыл двери перед носом караульных.

Адэр колотил и колотил «отцом» по алмазу, прикрытому потрёпанной картонкой и разорванным шёлком. По лакированному столешнице ползли трещины, лак превращался в белую пыль и при каждом ударе взмывал в воздух.

Огрызки, клочки, осколки смешались и превратились в лепёшку.

– Всё. Нет, не всё, – сказал Адэр, тяжело дыша. Водрузил бюст отца сверху того, что осталось от его сына. – Теперь всё.

И твёрдым шагом вышел из кабинета.

***

– Почему к жене Иштара в гости не приходишь?

Скрипучий голос матери-хранительницы вызвал боль в ушах. Малика привыкла к тишине. Стражи обычно навещали её утром. Молча улыбались, глядя ей в лицо, закрытое чаруш, и жестами прощались. Служанки разговаривали с ней полушёпотом и без причины не беспокоили. А причин было только две: пора обедать и пора ложиться в постель.

Иштар приходил поздно вечером, задавал пару глупых вопросов, будто сам не видел, что она в порядке и ни в чём не нуждается. Долго сидел, ничем не выдавая своё присутствие, и бесшумно растворялся в темноте.

– Эльямин, – вновь прозвучал голос, похожий на скрип ржавой пилы.

Малика открыла глаза. Терраса залита солнцем. Под зонтом из тёмно-серой ткани распласталась плотная тень и поэтому здесь не так жарко. Сквозь мостик из прозрачного мрамора просматривалась острая трава и каменная узорчатая стена площадки с бассейном. Лениво шумел фонтан, гармонично вписываясь в тишину. Блестели восковые деревья. Ветерок с запахом благовоний играл бахромой зонта и концами чаруш.

От неподвижности занемела спина, и Малика легонько пошевелила плечами. Ощутив слабое покалывание, повернула голову и посмотрела на мать-хранительницу, восседающую в соседнем кресле. Похоже, пришла надолго.

– Зачем? – спросила Малика.

– Что – зачем? – промолвила Фейхель.

– Зачем мне идти к ней?

– Ну как же? Она родила дочку.

Вот удивила… Малика узнала, что у Галисии будет девочка на четвёртый день её беременности.

– Ей третий месяц пошёл, а ты до сих пор не поздравила супругу хазира.

Третий месяц? Неужели она столько времени спит?

– Поздравляю, – проговорила Малика, забыв, о чём только что думала.

– А меня-то с чем? – удивилась Фейхель.

– Теперь ты дважды бабушка.

– А толку? Зальфи меня к ней не подпускает.

Зальфи… Знакомое имя. Это же Галисия. Досадно вздохнув, Малика попыталась разбудить в себе интерес:

– Почему?

– Не знаю. Наверное, ревнует меня к старшей внучке. Мебона уже вовсю ползает, такая непоседа. Отойти нельзя ни на шаг, а Зальфи куксится, – Фейхель уселась поудобнее, пригладила на коленях платье. – Иштар назвал дочку Наиль.

Иштар вроде бы говорил. Или не говорил? Наиль… В переводе на слот означает «небесная лилия». Значит, глаза голубые.

Фейхель будто прочла мысли:

– Глазки, как голубые бусинки. Такая потешная. Смугленькая, как ты. Волосики чёрные, как у тебя. И если бы не глаза, я бы решила, что это твой ребёнок.

– А говорила, что не видела девочку, – промолвила Малика и усмехнулась. Её ребёнок… Можно подумать, Иштар светлокожий блондин.

– Почему не видела? Я часто её вижу, только мне нянчить её не дают.

– Почему?

– Ты меня совсем не слушаешь, Эльямин, – возмутилась мать-хранительница. – И что с тобой происходит? То носилась как стрекоза. Теперь лежишь как дохлая медуза. Смотреть противно.

Малика прижалась щекой к плечу и опустила веки. Фейхель продолжала ворчать, но её слова застревали в воздухе, который вмиг сгустился вокруг маленького мирка Малики. Она на самом деле чувствовала себя дохлой медузой, и это состояние ей нравилось.

Наконец под ножками соседнего кресла взвизгнул мрамор, прошуршала ткань платья, удалились шаркающие шаги, и наступила умиротворяющая тишина.

Вечером служанка сложила зонт и укрыла Малику пледом. Значит, скоро придёт Иштар. Перед его появлением всегда холодало. Или холодела душа? А собственно, почему она должна холодеть? У хозяйки всё хорошо: ни тревог, ни желаний, ни сил что-либо делать.

На мостике зажглись гирлянды крошечных лампочек. По периметру площадки с бассейном и где-то за спиной загорелись светильники. Фонтан выплюнул в сиреневое небо последние струи воды и смолк. Зависнув над садом, звёзды и луна глядели вниз безмолвно и тоскливо.

– Идём во дворец, – промолвил Иштар, приблизившись.

– Здесь хорошо, – сказала Малика, посмотрев на его унылый серый плащ. Матовые пуговицы, оттопыренный карман.

– Здесь темно, – проговорил Иштар и сгрёб Малику в охапку вместе с креслом. – Ты скоро к нему прирастёшь.

– Уже, – произнесла она, вдыхая горьковатый запах лайма. Каждый вздох был маленькой победой организма в ожесточённой схватке с дрёмой.

Иштар поставил кресло под фонарём, поправил плед, сползший с коленей Малики, и опустился перед ней на корточки.

– Это прислал тебе Адэр, – сказал он, развязывая тесёмку на бархатном мешочке. Вытряхнул Малике на ладонь чёрный камешек. – Что это?