Сталин и Рузвельт. Великое партнерство - Сьюзен Батлер

Громыко, несомненно, был прав: когда Рузвельт чувствовал себя в чем-то абсолютно уверенным, его точка зрения всегда побеждала. Но станет ли президент настаивать и соглашаться с суммой в 10 миллиардов долларов? На чьей стороне он окажется?

В шесть часов вечера в заседании был объявлен пятнадцатиминутный перерыв. Сталин встал, отодвинул кресло, и Громыко услышал, как он бормочет про себя: «Кто их знает, может, США и Британия уже договорились друг с другом по этому вопросу».

Стеттиниус заметил, что у президента дрожали руки, когда он пил чай.

Громыко, стремясь, чтобы между Рузвельтом и Сталиным все шло хорошо, отыскал Гопкинса, который сделал очень много для сближения Рузвельта и Сталина, и признался ему в сомнениях Сталина по поводу серьезности намерений Рузвельта. Гопкинс немедленно отправил записку президенту: «Маршал считает, что, раз Вы не поддержали Эда [Стеттиниуса] в вопросе о репарациях, то Вы заодно с британцами. Его это очень беспокоит. Может, Вам стоит потом поговорить с ним частным образом?»[953]

После окончания перерыва Рузвельт объявил, что хочет снова поднять вопрос о границах Польши. В ходе предыдущего обсуждения этой темы Гопкинс послал президенту записку с предупреждением: «Г-н президент, Вы вступаете в конфликт с законом в связи с Вашими полномочиями и оценкой Сенатом Ваших действий»[954]. Рузвельт попросил Стеттиниуса обсудить с его штабом возникшую проблему и найти приемлемое ее решение. Стеттиниус вспоминал, что, пока они совещались, Рузвельт «внезапно посмотрел на нас и проговорил: “Знаю! Я знаю, что нужно сделать!.. Вместо первых трех слов «Три державы» надо написать: “Три руководителя правительств считают… “ Во второй фразе он предложил убрать слова “три державы“, а в последнем предложении вместо слова “договариваются“ поставить “сознают“»[955]. Это превратило документ из правительственного обязательства в выражение точек зрения, которые Рузвельт безо всякой опаски смог бы подписать:

«Главы трех правительств считают, что восточная граница Польши должна идти вдоль “линии Керзона“ с отступлениями в некоторых районах от пяти до восьми километров в пользу Польши. Главы трех правительств признают, что Польша должна получить существенное приращение территории на севере и на западе. Они считают, что по вопросу о размере этих приращений в надлежащее время будет спрошено мнение Польского правительства национального единства и что, вслед за этим, окончательное определение западной границы Польши будет отложено до мирной конференции».

После этого Молотов предложил дополнить текст положением о том, что Польше должны быть возвращены ее исторические границы в Восточной Пруссии и на Одере. Тут Рузвельт улыбнулся и спросил, когда же эти земли принадлежали Польше?[956] Молотов ответил, что очень давно, но они фактически являются польскими. Рузвельт сказал: «Если так пойдет дальше, британцы могут попросить нас вернуть Великобритании территорию Соединенных Штатов» – и обратился к Черчиллю: «А может, вы этого и хотите?» Сталин заметил: «Океан помешает». По окончании обмена еще несколькими репликами Рузвельт объявил, что завтра в три часа дня он должен уехать.

Оставалось составить и утвердить итоговое заявление конференции. Рузвельт сказал, что если собраться завтра к одиннадцати утра, то к ланчу работу можно будет закончить. Сталин и Черчилль возразили, что времени будет явно недостаточно, но Рузвельт остался непреклонным. Сталин сказал, что невозможно будет закончить работу, поскольку на вечер запланирован ужин у Черчилля, и предложил отменить ужин. Но этот момент даже не стали обсуждать. Сессия завершилась. Министрам иностранных дел поручили договориться о тексте проекта итогового заявления, под которым «Большая тройка» должна будет поставить свои подписи. Было уже восемь часов вечера.

Примерно через полчаса после окончания сессии Сталин и Рузвельт уже направлялись в Воронцовский дворец. Черчилль давал прощальный ужин, на котором присутствовал весьма узкий круг гостей: Рузвельт, Стеттиниус и Болен; Черчилль, Иден и Бирс; Сталин, Молотов и Павлов.

Первой в Воронцовский дворец прибыла президентская группа. Ей салютовали английские гвардейцы, выстроившиеся по обе стороны парадной лестницы дворца. Они вошли во дворец, больше похожий на замок, и оказались в просторном вестибюле шириной двенадцать метров, стены которого были увешаны большими портретами знаменитых русских генералов в полном парадном облачении и при всех регалиях. Пройдя вестибюль, гости вошли в небольшой, прекрасно меблированный зал приемов. Стеттиниус вспоминал, что коктейлей не подавали, пока не прибыли Сталин и Молотов. Вскоре после их прихода все прошли в изысканно украшенную столовую в мавританском стиле. Ужин был тщательно продуман и поражал множеством блюд. Перед каждым гостем на столе лежало меню: икра, пироги, лосось, заливная осетрина, мясо куропатки, колбасы, молочный поросенок с хреном и волованы из дичи – в качестве первого блюда; куриный бульон и куриный суп-крем – на второе; белорыбица в соусе «шампань» и запеченная кефаль – на третье; шашлык из баранины, мясо горного козла и плов с бараниной – в качестве четвертого блюда; жаркое из индейки, жаркое из перепелки, жаркое из куропатки с зеленым горошком – на пятое; мороженое, фрукты, птифуры, обжаренный миндаль и кофе подавались в завершение ужина.

Произносили много тостов, но в основном атмосфера была сугубо деловой. Рузвельт нашел время заверить Сталина по вопросу о репарациях, как советовал ему Гопкинс. Сталин говорил Черчиллю, что был очень расстроен тем, как шло обсуждение темы репараций, и Черчилль, в конце концов, капитулировал. Все трое в итоге договорились, что в протоколе будет указана конкретная сумма в долларах, чего так долго добивался Сталин, что Россия и США при обсуждении суммы репараций возьмут за основу цифру 20 миллиардов долларов, половина из которых отойдет России, и что в итоговом заявлении будет указано, что Германия оплатит ущерб, который она причинила союзным государствам.

Они поднимали тосты друг за друга. Черчилль предложил тост за здоровье Сталина, выразив надежду, что маршал станет теплее, чем прежде, относиться к Британии, что великие победы Красной армии смягчат сердце маршала и наполнят дружелюбием, что былые противоречия и вражда между странами полностью сгорят в пожаре войны[957].

Рузвельт вспомнил об инциденте, связанном с «ку-клукс-кланом», американской организацией, которая, по словам президента, ненавидит католиков и евреев. Как-то в ходе визита в небольшой городок на юге страны Рузвельт оказался в гостях у президента Торговой палаты и спросил хозяина, не являлись ли сидевшие за столом по обе стороны от него итальянец и еврей членами «ку-клукс-клана». Хозяин сказал, что с ними все в порядке, поскольку их все знают. Рузвельт сказал, что это говорит о том, как легко избавиться от предрассудков – расовых, религиозных и всех прочих, если ты хорошо знаешь человека[958]. Сталин заметил: «Истинная правда».