1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский

Несомненно, стремясь сломить решимость защитников, Витгенштейн расположил сильную батарею за линией левого крыла Виктора и принялся обстреливать ареал. На тот момент его занимали плотные массы тысяч людей, лошадей и повозок глубиной до четырехсот метров, растянувшиеся более чем на километр вдоль берега реки. Вскоре после полудня на тот обширный лагерь посыпались русские снаряды, производя страшное действие, поскольку падали в гуще людей и животных, убивая и калеча тех и других, разрывая кареты и экипажи на разлетавшиеся всюду осколки дерева и стекла. Там и тогда закончился путь отступления для многих гражданских. Капитан фон Курц в остолбенении наблюдал, как красивая молодая женщина с четырехлетней дочерью, когда лошадь их убило, а самой матери раздробило бедро русским снарядом, понимая, что все кончено, сняла с ноги окровавленную повязку и, нежно поцеловав на прощанье, задушила ребенка, после чего, сжимая ее в объятиях, осталась на снегу ожидать смерти.

После того как разбило ее повозку, Баська, cantiniére польских шволежеров-улан гвардии, высвободила коня из упряжи, села на него вместе с маленьким сыном на руках и направила лошадь в Березину. Они проделали больше половину пути, прежде чем конь начал тонуть и скрылся под поверхностью, оставив ее с сыном в воде, откуда женщина сумела кое-как выбраться на берег{853}.

Вспыхнула паника, вызвавшая оголтелые броски к мостам. Возницы гнали повозки и лошадей вперед, не разбирая дороги, по трупам людей и животных, по обломкам экипажей и брошенной поклаже. В результате по концам мостов образовалась скученность из превратившихся в стадо перепуганных овец человеческих созданий, и теперь каждый русский снаряд находил цель. Бойня продолжалась до тех пор, пока Виктор не сумел развернуть атаку на русские батареи и не заставил их отступить за дистанцию действительного огня.

Хотя обстрел прекратился, хаос на переправе не закончился. Массы людей, лошадей и повозок запрудили мосты, причем находившиеся позади постоянно давили на передних, и те вынужденно раздавливали всех имевших несчастье упасть. «Любой, кто терял силы и падал, более не поднимался, поскольку по нему шли и давили его другие. В скученности даже лошади не выдерживали давки и рушились, как люди, и их тоже больше уже никто никогда не видел, – вспоминал кирасирский сержант Огюст Тирион. – Силившиеся встать, они опрокидывали людей, каковые из-за напора задних не имели возможности избежать препятствия, и ни люди, ни лошади не могли подняться»{854}.

Лейтенанта Карла фон Зуккова толпа оттеснила от товарищей из вюртембергской части, и он очутился в свалке. «Меня тащили, пихали и даже поднимали время от времени. Я не преувеличиваю, – писал он. – Несколько раз чувствовал, как меня подхватывали массы людей вокруг, которые сжимали меня точно в тисках. Внизу всюду валялись животные и люди, как живые, так и мертвые… Я постоянно спотыкался о трупы и не падал только потому, что не мог никуда упасть в сдавившей меня и державшей со всех сторон толпе. Мне никогда прежде не доводилось испытывать более кошмарных ощущений, чем, когда живые люди, по которым я ступал, пытались вывернуться из-под моих ног и парализовали мои движения, стараясь встать. По сей день не забуду, каково мне пришлось, когда я поставил ногу на еще живую женщину. Я чувствовал движения ее тела и слышал крик и стон: “О! Сжальтесь же на до мной!” Она уцепилась за мои ноги, когда внезапно, в результате сильного толчка сзади, меня приподняло и вырвало из ее хватки». Пока его мотало потоком вперед и назад около входа на мост, фон Зукков пережил «первый и единственный момент отчаяния на протяжении всего похода». В итоге, он схватился за ворот рослого кирасира, прокладывавшего себе дорогу здоровенной палкой, и тот, вместе с толпой, протащил лейтенанта через мост на другую сторону реки{855}.

Поскольку влекомые толпой не видели ничего впереди себя, многие оказывались у реки не на входе на один из мостов, а просто на берегу. Коль скоро на них продолжали напирать задние, они падали в воду, барахтались в ней и пытались добраться до переправы и вскарабкаться туда сбоку. Давка на самих мостах творилась не меньшая. Шедшие в середине испытывали напор с обеих сторон, поскольку оказавшиеся по сторонам двигались, повернувшись лицом к краю, и старательно давили спинами от него к центральной оси во избежание оказаться сброшенными в воду.

Те, кому не хватало сил и сноровки постоять за себя, шансов уцелеть почти не имели, и многие, пусть и сумев кое-как продвинуться по спасительному настилу на некоторое расстояние, погибали, так и не добравшись до другого берега. Саксонского унтер-офицера по фамилии Банкенберг с ампутированными после Бородино выше колена обеими ногами вытащили из Колоцкого монастыря и спасли товарищи. Они привязывали его к лошади, и он мужественно переносил все тяготы и превратности отступления до Березины, где друзья потеряли его из виду и больше никогда уже ничего о нем не слышали{856}.

Во второй половине дня Витгенштейн развернул новое наступление на позиции Виктора, и баденской бригаде, в итоге, пришлось податься назад, но Виктор послал в бой пехотную бригаду из немецкого герцогства Берг[207], а затем и все наличные остатки кавалерии[208]. Ее представляли гессенский гвардейский шволежерский и баденский гусарский полки – всего не более 350 чел. под началом полковника фон Лароша. Всадники ударили на русских с бешеным напором и опрокинули противника[209]. Контратака русской кавалерии по существу стерла немцев с лица Земли[210], но Виктору удалось спасти оборону. С наступлением ночи бойцы его держали те же позиции, что и утром.

Многие из надеявшихся перейти реку очутились перед перегораживавшими мосты баррикадами из брошенных повозок, трупов лошадей и людей. Когда приблизилась ночь и затихли бои, оставшиеся принялись устраиваться на ночлег в надежде переправиться утром, когда, может статься, сделать это будет полегче.