Поступь империи: Поступь империи. Право выбора. Мы поднимем выше стяги! - Иван Кузмичев

и, как замена контрастному душу, сразу же после теплой воды пару раз умываюсь ледяной ключевой водой из стоящего рядом с тазиком кувшина. Вот теперь я полон сил и энергии!

Жаль только, погода за окном не очень: вечные спутницы осени, сырость и слякоть, в своем самом отвратном состоянии пришли в Воронеж, навевая уныние. До Рязани-то еще не меньше пятисот верст, ну, быть может, четыре с половиной, и из-за непроходимых дорог путешествие может затянуться непозволительно долго!

– Были ли донесения ко мне? – по привычке поинтересовался я у камердинера.

– С заутреней прискакал гонец с письмом для вашего высочества, оно лежит на столе.

Повернувшись к круглому дубовому столу с резными ножками, я увидел сложенный в квадрат желтоватый лист бумаги с аккуратно прилепленной печатью на стыке краев.

– Прикажи подать завтрак прямо сюда, – накидывая рубаху, приказываю Никифору.

– Сию секунду будет исполнено, господин, – поклонился камердинер, выходя из комнаты.

Сорвав печать, увидел ровный аккуратный почерк, прочитал. В письме говорилось о том, что смоленский губернатор хотел бы, с соизволения царевича, отобедать, а заодно и поговорить о делах на южных и западных границах Руси.

– Ну, коли так, то грех не воспользоваться приглашением. Хм, точнее, пригласить к себе Петра Самойловича. Да и, насколько мне известно от вездесущего Николы Волкова, мужик он с головой, – чуть слышно проговариваю мысли, складывая письмо и убирая его в папку с документами.

Поглядев на шпагу, одиноко стоящую рядом с изголовьем кровати, выбросил из головы появившиеся мысли об утренней тренировке. Как-никак только прибыли в город, можно дать себе послабление, тем более что завтра-послезавтра снова в путь, который, как я думаю, будет не в пример тяжелее пройденного. Так что придется набраться сил и терпения – терпения для того, чтобы не начать срываться на ком ни попадя.

Через плотно сдвинутые шторы пробился первый лучик света. Не дожидаясь, пока придет прислуга, сам распахиваю закрывающие окно портьеры. На сером небосклоне появился небольшой проблеск чистого голубого неба, да так удачно, что солнечные лучи падали, можно сказать, аккурат мне в окно, если, конечно, не считать всего дворца с половиной города в придачу. Прикрыв от удовольствия глаза, я так и стоял, пока какая-то туча не заволокла собой этот небольшой островок солнца, лишая сынов земли чудесного созерцания светила.

Как бы то ни было, написать приглашение боярину стоит как можно скорее, а то, чего доброго, он еще додумается до того, чтобы опоздать и явиться не в срок. А такое пренебрежение к собственной персоне, хочешь не хочешь, прощать нельзя, и тем более оставлять безнаказанным. Но зачем это, когда можно просто чуть-чуть ускорить процесс?

Правда, вопреки моим опасениям, смоленский губернатор прибыл вовремя. Первоначальная беседа, начавшаяся еще до того, как были выставлены кулинарные изыски местных поваров, затронула сугубо мои посольские дела. Но, как я выяснил, многое из того, что было написано мной государю, уже известно и его ближайшему окружению, так что рассказ мой получился коротким и почти неинформативным. Ведь не буду же я рассказывать служивому человеку то, о чем должен знать только государь?!

Также я узнал, что «Зверь» и «Медведь», два из трех посольских барка, вернулись в порт Азова, о судьбе же третьего ничего не известно, и многие думают, что он потонул в море во время шторма, потому что вестей ни от одного из находящихся на нем людей до сих пор не поступало. Кроме того, тело Петра Алексеевича Толстого не удалось отвезти дальше Азова, поэтому его похоронили на кладбище одной из недавно построенных церквей, какой именно, боярин не знал.

После того как я, казалось, рассказал Петру Самойловичу все интересующие его новости, он и сам начал рассказывать о тех делах, которые творятся в его вотчине и окрестных землях. Причину его рвения я понял сразу же: кто-то из ближнего окружения батюшки имеет большой зуб на боярина, и тот ищет себе покровителя. А кто, как не царевич, подойдет для этого? Пускай раньше я был в опале, но ведь отношение Петра ко мне сильно изменилось. Так что желание боярина понять можно, да и, в принципе, уважить тоже, не все же самому себе сотоварищей взращивать, аки овощи какие, надо, наконец, и государевых людей к себе привязывать, но только не деньгами, хотя в случае нужды и они пойдут в ход. Однако об этом пока еще рано, лучше послушаем, что там интересного расскажет губернатор.

– …На поляков надежды нет совсем, король их Август не раз государя нашего предать решался, втихую со шведом мирясь, но после победы под Полтавой он сам к царю-батюшке прибежал, о возобновлении союза речь завел, – с неприязнью сказал боярин, отпивая из кубка разбавленного вина.

– Так что ты так извелся, боярин? Неужто беда какая приключилась? – интересуюсь у него.

– Слава Богу, нет никакой беды, ваше высочество, – несколько замявшись, сказал он. – Вот только татарва крымская осмелела, а за ними и прочие тянутся…

– А ты-то тут при чем, губернатор? На то ведь генерал-губернаторы есть, вот пускай они и разбираются, что почем, а то и государю отписывают, если нужда такая возникнет.

– Да должок у меня перед азовским губернатором имеется, вот и обещал подсобить ему, по старой дружбе.

– Ну а я-то что смогу сделать? Не властен я над землями этими, да и над Рязанщиной, если в корень зреть, тоже не властен, с соизволения отца только восседаю там. Так что не тому человеку ты речи свои сказываешь, – прожевав кусок мяса, слегка развел я руками: мол, я тут ни при чем.

– Но вы ведь наследник государев, а сам царь-батюшка вскоре должен в Москву златоглавую прибыть, победу над шведом праздновать…

Не договорив, боярин замолчал, поглаживая чистый подбородок, искоса поглядывая на меня, словно ожидая сиюминутного отказа. Хотя я и мог бы не взваливать на себя лишний груз забот, но очень уж лестно получалось, что обращаются именно ко мне. Значит, считают, что я способен на это, или, по крайней мере, рассчитывают на это. Что ж, постараюсь не разочаровывать их, тем более что и государю при встрече много нужного и полезного сказать надобно, так что выслушать он меня обязательно выслушает.

– Что ж, сказывай, в чем дело, а я подумаю, как помочь тебе и порубежью нашему, раз уж до царя нашего просьбы не доходят, – улыбнувшись, сказал я боярину, подумав, что много кто мог просто-напросто перенимать гонцов, а то и вовсе сами письма уничтожать. А самое удивительное – никто ничего не докажет. Беда в этом времени с корреспонденцией, и не