Заколдованный замок. Сборник - Эдгар Аллан По

Была полночь, и ты все еще сидела рядом. Все прочие удалились из комнаты. Меня положили в гроб. Свечи теперь горели неверным светом — это я определил по звуку их пламени. Внезапно отчетливость и сила этих звуков стала убывать. Наконец они умолкли. Исчезли все запахи. Зрение больше не отражало никаких форм. Тяжесть перестала давить мне на грудь. Тупой удар, похожий на электрический, пронизал мое тело, после чего полностью исчезло даже представление об осязании. Все, что человек называет чувствами, смешалось воедино в сознании существования, единственном оставшемся, и в непреходящем ощущении протяженности во времени. Смертное тело было, наконец, поражено рукой посмертного распада.

Но еще не вся восприимчивость исчезла, летаргическое наитие оставило мне кое-что, совсем немногое. Я мог осознать зловещую перемену, совершившуюся в моем теле, и как спящий иногда осознает присутствие того, кто склоняется над ним, так и я, о моя Уна, все еще смутно чувствовал тебя рядом со мной. И когда наступил полдень второго дня, я каким-то образом еще сознавал то, что разлучило тебя со мной, то, что замкнуло меня в гробу, поместило на катафалк, доставило меня к могиле, опустило туда, засыпало тяжелой сырой землей и покинуло среди тьмы и гниения для сурового и скорбного сна.

Там, в этой темнице, скрывающей так мало тайн, проносились дни, недели, месяцы; и душа пристально следила за каждой мимолетной секундой и без усилия отмечала ее бег — без усилия, но и без цели.

Прошел год. Сознание бытия с каждым часом становилось менее явственным и постепенно замещалось всего лишь сознанием положения в пространстве. Идея сущности сливалась с идеей места. Узкое пространство, вплотную окружавшее то, что было телом, теперь стало самим телом. Наконец, как часто случается на земле с погруженным в глубокий сон (лишь посредством сна и мира снов можно описать Смерть), когда какой-нибудь промелькнувший свет отчасти пробуждает его, но оставляет наполовину погруженным в сновидение, так и мне, заключенному в суровые объятия Смертной Тени, явился свет, который один был в силах тронуть меня, — свет моей непреходящей Любви. Над могилой, где я лежал во мраке, копошились какие-то люди, разбрасывая влажную землю. И вот на мои истлевающие кости опустился гроб моей милой Уны.

И вновь все опустело, призрачный свет погас. Слабое трепетание заглохло. Протекли многие десятилетия. Прах вернулся к праху. Не стало пищи у червей. Чувство того, что я есть, наконец ушло, и взамен ему — взамен всему — воцарились царственные и вечные властители — Место и Время. И для того, чего уже не было, для того, что не имело формы, для того, что не имело ни единой мысли, для того, что не испытывало ощущений, для того, что было бездушно и в то же время нематериально, — для всего этого бессмертного Ничто могила еще оставалась обиталищем, а часы распада — братьями…

Эйрос. Почему ты зовешь меня Эйрос?

Хармиона. Так отныне ты будешь зваться всегда. И ты должна забыть мое земное имя. Зови меня Хармиона.

Эйрос. Значит, это действительно не сон?

Хармиона. Для нас нет больше снов. Но об этих тайнах речь впереди. Я рада, что тебе удалось сохранить подобие жизни и разум. Завеса тени уже упала с твоих глаз. Будь мужественна и ничего не бойся. Назначенные тебе дни оцепенения миновали, и завтра я сама посвящу тебя во все радости и чудеса твоего нового существования.

Эйрос. Это правда — я больше не чувствую оцепенения. Странное недомогание и тьма покинули меня, я больше не слышу того безумного, стремительного, ужасного гула, подобного гулу исполинского водопада. Но чувства мои в смятении, Хармиона, от остроты восприятия нового.

Хармиона. Через несколько дней это пройдет. Но я вполне понимаю тебя и сочувствую тебе. Уже десять земных лет прошло с тех пор, как я испытала то, что испытываешь сейчас ты, но воспоминания об этом все еще не покидают меня. Все страдания, уготованные тебе в Эдеме, уже позади.

Эйрос. В Эдеме?

Хармиона. В Эдеме.

Эйрос. О боже! Пощади меня, Хармиона! Меня подавляет величие всего этого: неизвестного, ставшего известным, и грядущего, слившегося с достоверным и могущественным настоящим.

Хармиона. Не пытайся найти ответы на эти вопросы. Мы будем говорить об этом завтра. Твой ум все еще колеблется, но его волнение уляжется, если ты вернешься к простым воспоминаниям. Не смотри ни вокруг, ни вперед — только назад. Но я горю от нетерпения услышать подробности о том грандиозном событии, что привело тебя к нам. Поведай же о нем. Побеседуем о привычных вещах на старом языке мира, погибшего столь ужасно.

Эйрос. О, ужасно, ужасно! Но ведь это действительно не сон?

Хармиона. Снов больше нет. Скажи, Эйрос, меня оплакивали?

Эйрос. Оплакивали, Хармиона? Неописуемо горько. До самого последнего часа над твоими близкими, подобно туче, тяготело безысходное горе и неотступная печаль.

Хармиона. А этот последний час — расскажи о нем! Ведь я, помимо краткого известия о свершившейся катастрофе, ничего не знаю. Когда, покинув людей, я прошла через могилу в Ночь — в ту пору бедствий, подобных тем, что постигли вас, никто не ожидал. Впрочем, я мало знала о предсказаниях ученых и философов тех дней.

Эйрос. Как ты уже сказала, бедствия, постигшего нас, не ждали; но подобные катастрофы на протяжении долгого времени служили для астрономов предметом обсуждения. Вряд ли стоит говорить тебе, друг мой, что даже тогда, когда ты нас покинула, люди истолковали те места из наших священных писаний, где повествуется об окончательной гибели всего сущего от огня, как относящиеся лишь к земному шару. Но в отношении того, что станет непосредственной причиной гибели, не было никаких мнений с той поры, как астрономы перестали считать, что кометы способны уничтожить нас огнем, и убедились в ничтожной плотности этих небесных тел. Наблюдения показали, что они проносятся между спутников Юпитера, не вызывая ни малейших изменений в орбитах этих второстепенных планет. Мы давно смотрели на этих небесных скитальцев как на крайне разреженные газообразные скопления, неспособные причинить вред нашему массивному земному шару даже в случае столкновения. Но и столкновения мы не опасались, ибо орбиты всех комет были досконально изучены. И то, что среди них может оказаться носитель огненной смерти, много лет считалось смехотворной выдумкой. Но в последнее время всевозможные причудливые фантазии и вера в чудеса широко распространились по свету. Предчувствие грядущей катастрофы нашло благодатную почву лишь в среде людей необразованных, но после того, как астрономы объявили об открытии новой кометы, эта весть была воспринята всеми со смутной тревогой и недоверием[212].