Записки морского офицера - Владимир Броневский

Поступки французов в Триесте

Когда намерение Наполеона лишить Бурбонов последнего трона ему удалось, тогда великодушный испанский народ, не могши перенести столь наглой обиды, именем короля Фердинанда VII решился с оружием в руках защищать свои права и свободу. Революция, жестокая по действиям, но справедливая по оскорблению, возбудила геройское мужество в душах благородных испанцев. По объявлении Иосифа Бонапарта королем Испанским не было уже сомнения, что Наполеон, уничтожая царство за царством, предположил покорить всю Европу. Император Австрийский, в обеспечение своей независимости, нашел необходимым составить сильное земское войско, которое в случае войны могло бы с пользой служить вместе с армией его. Дворянство, духовенство, купечество и народ не жалели пожертвований, ревностно и охотно исполняли волю своего императора. 18 июня 1808 года эрцгерцог Иоанн прибыл в Триест для формирования земского ополчения; Его Высочество удостоил посещением наши корабли и принят был с надлежащей сану его почестью.

Наполеон, не успев в одну кампанию покорить Испании, в марте месяце 1809 года требовал, чтобы австрийский император распустил свое земское войско, и военные громы раздались близ нас. При открытии военных действий австрийское оружие увенчано было блистательнейшим успехом. Эрцгерцог Иоанн при фонтане Фредо (что в Фриуле) разбил принца Евгения столь сильно, что французы до самого Адижа не могли ни на одной позиции остановиться. Жители Италии[118]с радостью приняли австрийские войска; не было сомнения, что королевство Итальянское в непродолжительном времени было бы освобождено; но судьба повелела иначе. Наполеоново счастье вскоре вознаградило ему сию потерю. Поспешно подкрепив отступившие в Баварию свои войска новыми корпусами, он разбил у Регенсбурга эрцгерцога Карла, главнокомандующего большой австрийской армией. Потеря Вены и отступление принца Иоанна из Италии в Венгрию было следствием несчастной битвы у помянутого города: 6 мая французы вступили в Триест с условием не требовать от города никакой контрибуции, кроме 800 порций в день; но едва австрийская армия несколько удалилась от Триеста, требования со дня на день начали увеличиваться: то нужно было несколько лошадей, то несколько бочек вина, то сухарей. Начали ходить полки, один другого хуже, солдаты оборванные, босиком и в ветошках, с одним ружьем на плече, требовали одежды. Когда граждане Триеста потеряли терпение, когда австрийские гражданские чиновники, остававшиеся в городе и утвержденные новым правительством в своих должностях, напомнили об условии, то французы сняли с себя личину и начали брать все силой. Во-первых, объявили, чтобы жители всякое оружие сдали в арсенал, и когда таким образом обеспечили себя от бунта, на первый раз потребовали только 50 000 флоринов, но не прошло дня, еще 100 000. Потом с оружием в руках обобрали в лавках сукно, полотно, канву и сапожный товар, собрали всех портных и сапожников и пока они не обмундировали двух полков, держали их под караулом в казарме. В прежнюю войну (1800 года) Массена придумал для скорейшего обмундирования солдат еще лучшее средство. Для какого-то торжества вход в маскарад позволен был без платы. Когда маскарадная зала наполнилась, гренадеры с примкнутыми штыками выгнали кавалеров вон из залы, а женщинам, вместо увеселения, предложили, снявши маски, заняться шитьем рубашек. Благородных дам, до тех пор не выпускали из залы, пока они вместо себя не представили служанок и несколько денег. Бедные женщины сидели в зале под караулом целую неделю, а после отосланы были мыть казармы… Каждый генерал, который приходил на короткое время в Триест, налагал контрибуцию для своего содержания. Один из генералов, взяв оную, пригласил австрийских чиновников к себе на обед; и когда после стола президент магистрата откланялся генералу, то на лестнице был остановлен адъютантом, который вручил ему счет с приказанием заплатить по оному за стол и угощение. Офицеры не уступали своим генералам, они брали у хозяев своих все, что им нравилось, иногда дарили его теми вещами, кои затруднительно было им взять с собой. Один офицер проходящей партии, увидев на балконе дам, вошел в дом и без обиняков сказал хозяину, что он любит хорошеньких женщин и потому у него ночует. Адвокат Розетти (хозяин дома) спросил у него билет на квартиру. «Что за билет? – отвечал француз. – Приготовь мне на шесть персон ужин и чтоб было шампанское и бургундское». На другое утро французский офицер, взяв несколько белья, уложил в свой чемодан, надел новые хозяйские сапоги, а свои, изношенные, в знак дружбы, подарил адвокату.

Когда Жуберт, генерал-интендант французской армии, прибыл в Триест, то бедствия еще большие, притеснения неслыханные, отяготели на бедных жителях. Я желал бы умолчать о хищнических поступках, весьма печальных и невыгодных для чести нации, называвшей себя великой и просвещенной; и как такого рода злодеяния происходят всегда от правительства или, лучше, правителя-деспота, то хотя по пословице «Лежачего не бьют», я должен бы покрыть завесой происшествия, коих был очевидец и коими сердце мое тогда раздиралось; однако же почитаю нужным дать соотечественникам моим понятие, что могли бы мы претерпеть тогда, когда, подобно немцам, остались бы в своих домах? Чего жители Москвы должны были бы ожидать, если бы наши гражданские чиновники остались при своих должностях и были бы обязаны грабить своих друзей, отца, мать и себя самих? Сравнивая бедствия всей Европы с потерей нашей и испанцев, пусть читатели сами скажут, лучше ли или хуже мы сделали, что предали огню свои дома, что, оставляя занятые неприятелем города пустыми, лишили его средства содержать себя в чужой счет; и наконец, не от того ли мы победили почитавшего себя непобедимым Наполеона, что наше правительство, подобно мужественным испанцам, приняло другие меры и способы для сопротивления ему?

На другой день прибытия в Триест Жуберта французы конфисковали английские товары; вместе с оными отняты были частью и немецкие, по произволу французских комиссаров названные английскими. Дабы за сии товары выручить наличные деньги, продали часть оных с аукционного торга. Купившим выдали свидетельства и билет на свободный сих товаров пропуск и продажу без пошлины во французских владениях. Триестские капиталисты, думавшие сим оборотом обогатиться, обмануты были самым необыкновенным образом. На границе Итальянского королевства товары их были остановлены; свидетельство, данное Жубертом, таможенные чиновники объявили ничтожным, и бедные купцы очень еще довольны были и тем, что за половинную цену против аукционной покупки могли продать свои товары маршалу Массене и некоторым другим французским генералам… разумеется, что товары, принадлежащие маршалу, были тотчас пропущены.

По взятии Вены Наполеон наложил на Триест 50 миллионов флоринов контрибуции. Хотя сначала полагали, что город едва ли четвертую часть сей суммы может выплатить, однако же Жуберт доказал противное; в два месяца он собрал более 20 миллионов, частью деньгами, а прочее съестными припасами и другими потребностями. Жуберт систематически и постепенно, так сказать, высасывал деньги. Во-первых, наложена была небольшая контрибуция, которую в три дня удобно и уплатили, потом под разными предлогами в три раза взято было еще несколько денег, и когда у бедного и посредственного состояния нечего уже было брать, тогда приступил Жуберт к насильственным займам, то есть у богачей отняли до половины их капитала, предоставя им чрез посредство своего магистрата, сделать уравнительную раскладку и со временем взыскать с своих сограждан. При сих насильственных займах, если кто отказывался платить, то, дабы принудить его, употребляли так называемую военную экзекуцию. В первый день приходили в дом пять человек солдат с унтер-офицером, хозяин, кроме пищи, слишком прихотливой для солдата, должен был в тот же день заплатить каждому из них по 5 флоринов. На другие сутки прибавлялось еще пять солдат, кои получали по 10 флоринов. На третий день 15 солдатам выдавалось по 15 флоринов каждому, и так далее. Если чрез пять дней хозяин не вносил положенной на него контрибуции, то на шестой комиссар брал у него серебро или какие другие вещи, которые удобнее и выгоднее можно было продать. Не случалось почти никогда или весьма редко, чтобы кто мог в продолжение пяти дней выдержать все грубости и неистовства солдат. Они обыкновенно располагались в лучших комнатах, развешивали по стенам ружья и сумы, портили мебель, заставляли чистить себе сапоги, мыть белье, брали, что им нравилось, женщинам не было от них покою, и самые жесточайшие оскорбления оставались без наказания.