Проклятые короли: Лилия и лев. Когда король губит Францию - Морис Дрюон

созревшего винограда. Он держал путь на запад, где ждали его помощь и подкрепление.

Седьмого сентября он достиг Монлуи, и здесь ему сообщили, что большая армия под командованием графа Пуатье, третьего сына короля Иоанна, и маршала Клермона уже находится в Type.

Тут он заколебался. Четыре дня он ждал в Монлуи, что Ланкастер, переправившись через Луару, приведет к нему своих людей; в сущности, ждал чуда. Но если чуда не произойдет, так или иначе позиция у него превосходная. Четыре дня он ждал, что французы, знавшие его местонахождение, нападут на него. Принц Уэльский решил, что сможет продержаться против армии Пуатье – Клермона и даже одержать над ними победу. И выбрал место для предстоящего боя среди густых зарослей колючего кустарника. Лучники по его приказу стали рыть себе ретраншементы. А сам он, его маршалы и оруженосцы разместились в домишках по соседству.

Целых четыре дня, как только начинала брезжить заря, он не отрываясь смотрел в сторону Тура. По необозримой долине перекатывались клубы утреннего тумана, пронизанного золотом; река, взбухшая после недавних ливней, несла меж зеленых своих берегов охряную воду. Лучники продолжали укрепляться на откосах.

Целых четыре ночи, глядя на звездное небо, принц вопрошал себя, что готовит ему грядущая заря? Ночи выдались на редкость прекрасные, и ярче всех сиял Юпитер.

«Как будут действовать французы? – ломал себе голову принц. – Что они предпримут?»

А французы на сей раз строго выполняли полученный ими приказ и не шли в атаку. Десятого сентября король Иоанн уже находился в Блуа вместе со всем собравшимся там войском. А одиннадцатого двинулся на славный городишко Амбуаз – иными словами, подошел вплотную к Монлуи. Прощайте, подкрепления, прощай, Ланкастер! Придется принцу Уэльскому в спешке удирать в Аквитанию, ежели не желает он попасть в ловушку между Туром и Амбуазом: не может он отбиваться сразу от двух армий. В тот же день он покидает Монлуи и останавливается на ночлег в Монбазоне.

И что же он видит поутру двенадцатого? Две сотни копий, предшествуемых желто-белым знаменем, а среди копий огромные красные носилки, откуда выходит кардинал… Как вы сами могли убедиться, я приучил своих стражников и слуг преклонять колена всякий раз, когда я ступаю на землю. Это производит впечатление, и немалое, всюду, куда я прибываю. Многие тут же преклоняют колена и осеняют себя крестным знамением. Поверьте, мой приезд вызвал в английском лагере немалое волнение.

Накануне я расстался в Амбуазе с королем Иоанном. Я знал, что он еще не собирается идти в атаку, но может пойти с часу на час. Тут-то я и решил приступить к своей миссии. Я проехал через Блере, где мало и плохо спал. По бокам у меня доспехи моего племянника Дюраццо и мессира Эредиа, позади сутаны моих прелатов и клириков; в таком окружении я направляюсь к принцу и прошу его побеседовать со мной наедине.

По-моему, он очень торопился и сказал мне, что через час снимается отсюда. Я уверил его, что минута-другая все же у него найдется и что слова мои, в сущности, слова самого святого отца папы, заслуживают того, чтобы их выслушали. Когда же он узнал от меня, что нынче королевские войска против него не выступят, он вздохнул свободнее; но во все время нашей беседы как ни старался принц показать мне, что вполне спокоен, однако ему, к великой моей радости, все же не удалось скрыть, что сидит он как на иголках.

Он, этот принц, слишком высокомерен от природы. А так как и я не лишен этого свойства, начать беседу нам было нелегко. Но мне-то помогли мои годы…

Красивый юноша, высокий, стройный… Правда-правда, я еще не описывал вам наружность принца Уэльского! Двадцать пять лет. Кстати, это как раз тот возраст, когда молодое поколение берет все дела в свои руки. Королю Наваррскому тоже двадцать пять, и Фебу тоже; один лишь дофин моложе их всех… У принца Уэльского приветливая улыбка, открывающая ослепительно-белые зубы. Нижней частью лица и румянцем он пошел в свою мать, королеву Филиппу. От нее же унаследовал он жизнерадостный нрав и, безусловно, с годами разжиреет, как и она. А верхней частью лица он скорее похож на своего прадеда Филиппа Красивого. Гладкий лоб, синие, огромные, широко расставленные глаза, холодные как сталь. Глядит он на вас пристально и сурово, что никак не вяжется с любезной улыбкой. Обе части лица – верхняя и нижняя, каждая со своим собственным выражением – разделены великолепными белокурыми усами, которые по саксонской моде идут от верхней губы к подбородку… В глубине души это властитель. И весь мир и всех людей он видит лишь с высоты седла.

Знаете, какие он носит титулы? Эдуард Вудстокский, принц Уэльский, принц Аквитанский, герцог Корнуэльский, граф Честер, сеньор Бискайский… Только на папу да на коронованных особ он глядит как на людей, что выше его. Все же прочие создания Божьи в его глазах одна мелочь и отличаются друг от друга лишь степенью ничтожества. Не спорю, он наделен даром военачальника и презирает опасность. Выдержка, достойная удивления, даже в минуту опасности он не теряет головы. Когда ему улыбается успех, он роскошествует сам и осыпает дарами своих друзей.

Его уже давно прозвали Черным Принцем, потому что он носит доспехи из любимой его вороненой стали, так что он сразу бросается в глаза среди блестящих кольчуг и многоцветных плащей окружающих его рыцарей, к тому же шлем его увенчан тремя белыми перьями. Он рано вкусил сладость славы. При Креси – а было ему тогда всего шестнадцать – отец доверил ему командование валлийскими лучниками, но, разумеется, приставил к нему испытанных вояк, дававших юнцу советы и даже направлявших его действия. На англичан свирепо обрушились французские рыцари, и советники эти, решив, что принц подвергается смертельной опасности, бросились к королю с просьбой прийти на помощь сыну. Король Эдуард III, наблюдавший за ходом боя с вершины мельничного холма, осведомился у прибывших: «Разве мой сын погиб, повержен на землю или ранен так сильно, что не может сам себе помочь? Нет?.. В таком случае возвращайтесь к нему или к тем, кто вас сюда отрядил, и скажите им, пусть не являются сюда и не просят у меня ничего, что бы ни произошло на поле битвы, пока мой сын жив. Слушайте мой приказ: пусть сегодня мальчик заслужит рыцарские шпоры, ибо я желаю, если будет на то воля Божья, чтобы нынешний день стал днем его победы и чтобы была ему за то воздана честь».

Вот каков был