Теория стаи. Психоанализ Великой Борьбы - Алексей Меняйлов

Сторонники же противоположной точки зрения считают, что человеческий род развивается от хорошего к скверному, т. е. деградирует; следствие — мир в конце концов постепенно естественным образом погибнет. Отсюда представления о Золотом веке как колыбели человечества.

Стоящая особняком библейская точка зрения во многом извращена церковниками, однако она следующая: из Эдема была изгнана толпа (хоть и из двух человек), которую Бог, после того как она размножилась, периодически осаживает (при потопе, при строительстве Вавилонской башни, во время Второго Пришествия Христа), испытания приводят большинство к дальнейшему остервенению, некоторых же — к покаянию, а из них единицы — к рождению свыше. Рожденные свыше обретают вечность еще до смерти первой и еще до воскресения праведников погружаются в наслаждение Истиной. Толпа же в конце концов — во время Третьего Пришествия Христа — достигнет своего «совершенства», т. е. станет всепланетной и всевременной — и самоуничтожится.

Теория стаи лишь расшифровывает емкие обмолвки пророков: скажем, психологические предпосылки неизбежных «мира и безопасности» Вавилона.

На этот поступательный процесс накладываются процессы циклические (маятникообразные).

В частности, так называемые политические.

Стилистически роскошнейшее описание циклической составляющей исторического процесса составил из всех античных историков наиболее критически мысливший — Полибий.

Язычник Полибий считал, что или в результате потопа, о котором сохранилось, по его словам, множество свидетельств, или после очередной опустошительной чумы, или от неурожая, или по другой какой причине, существовавшие государственные структуры время от времени разрушались.

Полибий, разумеется, далеко не Фрейд и уж тем более не Лев Толстой. Если бы Полибий расширил поле зрения, то заметил бы, что уже у некоторых копытных если вожак чем и превосходит свое стадо, то силой отнюдь не физической. Да и не смекалкой тоже, и не опытом, и не здоровьем. В особенности это заметно у обезьян и у людей (Наполеон, Гитлер, Сталин и т. п.).

Но сердцу не прикажешь: действительно, люди прислушиваются не к разуму, поэтому очевидно, что Полибий выбирал себе философию и примеры из природы по тем же подсознательным критериям, что и любовника.

Однако главное Полибий заметить смог: в начале была толпа, и толпа была у вожака, и вожак для нее был бог.

Далее, в трактовке «внешника» Полибия, эрудированного в исторических событиях обильной государствами Греции, происходило следующее (Полибий, VI, 4:1–9).

Благородный монарх — царь над городом-государством — в процессе властвования превращался в свою нравственную противоположность — тирана с соответствующими приемами правления. Измученные прихотями и несправедливостями самодура лучшие люди подвластного тирану города стараются его свергнуть. Силу может одолеть только, по Полибию, еще большая сила. Тирана свергают и начинают править нравственно наиблагороднейшие люди общества, несколько человек — аристократия. Истинная аристократия управляется на выборной основе, выбираются только справедливейшие и разумнейшие люди (VI, 4:3). Но уже во втором поколении, по наблюдениям Полибия, благородная аристократия вырождается в свою противоположность — олигархию. Это тоже власть нескольких людей, но правит этими людьми порок: снедающая жадность («внутренники»? — А. М.) и (или? — А. М.) страсть к насилию («внешники»? — А. М.).

В государстве торжествуют безобразия, граждане (демос) в конце концов якобы не выдерживают глумления над собой и свергают нескольких во имя всеобщего самоуправления — наступает демократия. Ее отличие от охлократии — по Полибию — заключается в том, что все-все толпящиеся на рыночной площади движимы стремлением к справедливости и действуют бескорыстно и бесстрастно.

По Полибию, демократия в охлократию все-таки вырождается, и притом быстро, стадо же без вожака не может, появляются демагоги, среди них побеждает сильнейший, и — вот оно! — опять монархия! Начинается новый исторический цикл смены типов государственного устройства.

Последняя мысль у Полибия особенно «сильна»: гнусная толпа выбирает над собой царствовать наиблагороднейшего — ни дать ни взять толпа евреев, науськанная бесами, пытающаяся хитростью поставить Христа-Истину царем-администратором (Иоан. 6:15) — а затем Его распявшая.

Но, Полибий, — а с тобой, Страбон сказал, спорить почетно, — это все чушь: авторитарная или плутократическая власть чужда не только Христу, но и вообще всякому минимально мудрому человеку. Монархии, так уж чтобы монархии, бывают только в сказках для народа, иерархия — всегда тирания, да и демократия — всегда охлократия. Что же касается привлекательной видимости с голосованиями, выражаясь по-современному, имиджа, — так то правила игры, вранье для усиления кайфа толпы… Так что, брат-историк, стоило бы тебе разобраться с твоей системой ценностей, отказаться от любовников, найти себе женщину, а лучше — половинку, и все станет на свои места и в политике, и во многом другом…

Но, оставаясь рабом множества суеверий, Полибий, тем не менее, совершенно верно подметил, что внешняя форма управления есть проявление того, что происходит с совокупностью людей как целым, — разве только не произнес он слово «стая».

Полибий был также абсолютно прав, сказав, что всякая демократия (в те времена, похоже, «внешническая») непременно вырождается в тиранию.

Или иначе: тирании должна предшествовать демократия!

Или иначе: всемирной иерархии с явным вождем должна предшествовать развитая всемирная демократия!

Предшествовать должна именно демократия, а не совокупность мелких тираний-царств.

Апофеоз демократии — это когда исполнитель повинуется даже без вербальных приказов. В новое время не кто-нибудь, а именно демократ Наполеон, величайший гипнотизер своего времени, выдвинул лозунг, что каждый солдат должен действовать самостоятельно, не дожидаясь приказов. Такое поведение во время наступления более эффективно — как минимум, нет нужды прибегать к системе письменных приказов, весьма медлительной. Занятная самостоятельность, тем более если вспомнить, что даже орудийные батареи в присутствии молчащего Наполеона палили в унисон — сотни удаленных друг от друга орудий!