Цицианов - Владимир Лапин

Довольно скромно представлено «время Цицианова» в иллюстрированном издании Б.С. Эсадзе «Боевые подвиги российских войск. Альбом картинной галереи Кавказского военно-исторического музея», опубликованном в 1899 году. Портрета самого генерала в экспозиции не оказалось, как, впрочем, портретов еще пяти других главнокомандующих на Кавказе — Г.В. Розена, Е.А. Головина, Н.Ф. Ртищева, Ф.О. Паулуччи, А.И. Нейдгардта. На двенадцати досках, где записаны важнейшие события в истории покорения Кавказа, среди сотни записей только две относятся к времени Цицианова — взятие Гянджи в 1804 году и геройская оборона полковника Каряги-на у Шах-Булаха. Впрочем, во введении к книге нашему герою уделена целая страница, в то время как остальным главнокомандующим (до Ермолова) — лишь по несколько слов[879].

При И.Ф. Паскевиче была сделана попытка установить новый монумент Цицианову. Главнокомандующий на Кавказе в 1826—1831 годах писал императору: «В Тифлисе в Сионском соборе находится памятник бывшему главнокомандующему в Грузии генералу от инфантерии Цицианову, воздвигнутый несоответственно заслугам, оказанным им в этом краю». К прошению на высочайшее имя прилагался проект нового, более солидного мемориального сооружения. 1 ноября 1832 года было получено согласие Николая I. Архитектор Штауберг подготовил проект монумента, в 1838 году в Тифлис были доставлены бронзовые литеры для надписей, а также заготовки из яшмы и порфира для самого сооружения. Однако нового памятника не появилось и судьба его неизвестна. Как отклик на инициативу И.Ф. Паскевича установить новый памятник Цицианову можно расценить появление в официозе Военного министерства газете «Русский инвалид» под общим заголовком «Материалы для истории войны с горцами и персиянами» трех публикаций, напоминавших России о заслугах этого человека. Первая представляла собой рапорт Цицианова от 19 марта 1803 года о боевых действиях против лезгин, а вторая и третья — рапорт генерала В.С. Гулякова о разгроме лезгин при урочище Урдо[880].

Молчаливым памятником Цицианову является кирпичная колокольня Сионского собора в Тифлисе, не вполне гармонирующая с общим обликом этого величественного здания из природного камня. Ее воздвигли в начале XIX столетия на средства, которые пожертвовали участники похода на Гянджу. В самом этом городе на доме, где останавливался Цицианов, при М.С. Воронцове установили мраморную доску с вызолоченной надписью: «Здесь жил покоритель Гянджи князь Цицианов»[881]. На месте первой могилы у стен Баку в 1846 году по распоряжению Воронцова посредине Цициановского сквера установили каменный обелиск с двумя ведущими к нему лестницами. На передней стороне стелы — медальон с изображением двух ключей, пистолета и кинжала, что должно было напоминать об обстоятельствах гибели генерала[882].

В начале XX столетия историческая аргументация заняла важное место в инструментарии политиков. Имя Павла Дмитриевича Цицианова трижды упоминалось в стенах Государственной думы во время двухмесячных прений по так называемому «Кавказскому вопросу» (декабрь 1908 — февраль 1909). Сначала депутат И.И. Гайдаров сослался на то, что этот главнокомандующий на Кавказе называл взятки чиновникам (пешкеши) злом, парализующим нормальную деятельность администрации. Депутат О.Т. Сагателян, доказывая приверженность армян Российскому государству, напомнил о их активном участии в походах на Гянджу и Эривань под командованием генерала Цицианова. Наконец, депутат П.В. Каменский от имени думских центристов выразил сожаление по поводу того, что существовавшая в России система управления «не сумела сгруппировать те элементы, из которых вышли исторические личности, герои русского народа; из которых вышел грузинский князь Багратион, герой 1812 года, грузин князь Цицианов, армянин князь Аргутинский-Долгоруков, памятник которому стоит в Темир-Хан-Шуре за оказанные услуги Русскому государству, князь Бебутов, всем известный Лорис-Меликов, Лазарев, Теркугасов и, наконец, Алиханов-Аварский, бескровно присоединивший Мерв к Русскому государству и павший, разорванный бомбой при исполнении своих обязанностей»[883].

Примечательно, что с пиететом отзывались о князе Цицианове представители различных политических партий — социал-демократ, трудовик и октябрист.

Нельзя сказать, что Цицианов был недооценен современниками и забыт потомками. Однако то, что он оказался в «исторической тени», — несомненный факт. Свидетельство тому — список сюжетов для батальных картин, заказанных Военным министерством известному художнику-баталисту Ф.А. Рубо для Тифлисского военно-исторического музея — «Храма славы». 17 полотен напоминали о важнейших с официальной точки зрения событиях: «Вступление императора Петра Великого в Тарки 13 июня 1722 года»; «Вступление русских войск в Тифлис 26 ноября 1799 года»; «Штурм Ленкорани генералом Котляревским 31 декабря 1812 года»; «Сражение под Елисаветполем 13 сентября 1826 года»; «Сдача крепости Эривани 1 октября 1827 года»; «Штурм аула Гимры 17 октября 1832 года»; «Взятие Ахульго 22 августа 1839 года»; «Штурм черкесами Михайловского укрепления 22 марта 1840 года»; «Штурм крепости Салты 14 сентября 1847 года»; «Смерть Слепцова 10 декабря 1851 года», «Взятие аула Дарго 6 июля 1845 года»; «Сражение при Курюк-Дара 24 июля 1854 года»; «Переход князя Аргутинского через снежные горы Кавказа»; «Взятие Гуниба и плен Шамиля 25 августа 1859 года»; «Штурм Карса в ночь на 6 ноября 1877 года». Справедливости ради отметим, что такой состав картинной галереи оставлял без «художественного оформления» и те времена, когда главнокомандующими на Кавказе были И.В. Гудович, Ф.О. Паулуччи, А.П. Тормасов, А.В. Головин и даже А.П. Ермолов…

Для советской историографии Цицианов оказался «невостребованной фигурой» по целому ряду обстоятельств. Как известно, до конца 1980-х годов страницы научных трудов вообще были «малолюдными», на них допускали лишь определенное количество персонажей. Даже список «царских» военачальников, «разрешенных» к упоминанию, оказался неприлично коротким для державы, занявшей с помощью оружия шестую часть суши. Для Кавказа считалось достаточным присутствие на страницах исторических работ Ермолова и Шамиля. Процесс включения Грузии в состав Российской империи подавался предельно схематично, с умолчанием о деталях, бросавших тень на знаменитый тезис о добровольном вхождении народов в состав многонационального Российского государства. Да и Русско-персидская война 1806—1813 годов не стала «окончательной» в решении спора о границе в Закавказье и осталась в исторической тени, подобно ряду других военных конфликтов.

Деятельность и личность П.Д. Цицианова стали предметом научного исследования только в постсоветскую эпоху, когда историки освободились от идеологического давления и стали искать корни Кавказской войны не в тасовании тезисов о ее «национально-освободительном» или «антифеодальном» характере, а в глубоком анализе обстоятельств присоединения Кавказа к России. Именно тогда и появились на свет ранее «неудобные» подробности и оказались востребованными ранее забытые лица. Цицианов стал одним из главных героев книги Якова Аркадьевича Гордина «Кавказ: Земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX в.», в которой сказано новое слово в изучении Кавказской войны. Во многом это объясняется тем, что автор отказывается «исчислять» начало этого военного конфликта от основания крепости Грозная, как это было принято ранее. «Князь Павел Дмитриевич Цицианов — персонаж малоизвестный или вовсе неизвестный даже любителям русской истории, — пишет Я.А. Гордин. — Между тем именно он заложил фундамент того многообразного, жестокого, трагического явления, которое мы называем Кавказской войной. Именно он определил основные черты взаимоотношения России и горских народов на десятилетия вперед, именно он наметил основы и силовой, и мирной политики»[884]. Гордин попытался разобраться в причинах явной враждебности И.В. Гудовича к П.Д. Цицианову. По его мнению, конфликт между ними зародился в 1796 году, когда второго «приставили» к Валериану Зубову, возглавившему корпус во время Персидского похода. Но прямых свидетельств о их ссоре на этой почве не имеется. К тому же Цицианов присоединился к экспедиционному корпусу, когда главная операция — взятие Дербента — уже завершилась. Более важной причиной неприятия Гудовичем цициановского наследия выглядит диаметральное расхождение во взглядах на принципы «умиротворения» Кавказа. Здесь мы полностью согласны с Гординым, что Гудович «…смотрел на горцев как на порочных российских недорослей, которым недостает правильного понимания — что такое хорошо и что такое плохо», тогда как «…в поведении Цицианова по отношению к горцам, да и грузинам нет и следа "просветительской педагогики" Гудовича»[885]. Не вызывает сомнений и оценка Гординым цициановского стиля управления Кавказом[886]. Но даже выделение целой главы для описания деятельности и характеристики этой действительно недооцененной фигуры не отменяет необходимости написания отдельной биографии Павла Дмитриевича Цицианова.