Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

Мы еще некоторое время мрачно размышляли об Элис.

— На твоем месте я бы не волновалась, — наконец сказала разумная Фелисити. — Пока я нахожусь на седьмом небе от семейного счастья, папа не поверит ни единому плохому слову о тебе. Его волнует только мое счастье, а если я счастлива, то он охотно поверит, что твои визиты в Морву продиктованы исключительно мотивами христианской благотворительности по отношению к овдовевшей невестке и бедным осиротевшим племяннице и племяннику. А пока Ребекка не бросит детей и не умчится с тобой на шальной уик-энд, он и бровью не поведет.

Это было правдой, но мысль об Элис все равно меня беспокоила, меня сверлило подозрение, что она еще сумеет отравить мое существование.

Однако, если не считать Элис, мне было грех жаловаться на свою новую жизнь женатого человека. На меня все еще время от времени нападало страстное желание получить Пенмаррик, и даже здесь мои перспективы улучшались. Детей у Филипа и Хелены не было, а еще я узнал, что большую часть времени Хелена проводит в особняке Ползиллан с моей сестрой Жанной и ее мужем Джералдом Мередитом. И наконец весной 1930 года все мои сомнения относительно сексуальных наклонностей Филипа развеялись: однажды субботним вечером, прогуливаясь с Ребеккой по Сент-Ивсу, я заметил, как Филип и Тревоз выходили из одного из самых грязных пабов в сердце квартала, в котором обитала богема. Мне хватило беглого взгляда на них, чтобы понять все.

Самое странное, что поведение Филипа меня не удивило, потому что я давно подозревал, что он гомосексуалист, но вот Тревоз шокировал меня до глубины души.

Я остановился как вкопанный, глядя на них. Они меня не видели. Они не видели никого, кроме друг друга. Филип смеялся. После женитьбы он стал мрачным, но в этот момент он мрачным не был. Тревоз тоже смеялся. Его обычное надутое выражение лица испарилось, улыбка была непринужденной и естественной. Они вместе прошли по аллее, руки в карманах, движения неторопливы, словно у них не было никаких забот. Они чувствовали себя в своей тарелке, были невозмутимы и явно ладили друг с другом.

— Что ты увидел? — спросила Ребекка, неожиданно почувствовав, что я не всецело поглощен ею, но, хотя она повернулась и огляделась сразу же, Филип и Тревоз уже скрылись из виду.

Немного помолчав, я сказал: «Ничего особенного. Так, парочку странных художников», — и вскоре мы заговорили о чем-то другом.

Но тогда я понял, что происходит между Филипом и Хеленой. Брак не удался; детей у них не будет. А через несколько месяцев, как раз когда я думал, что мои шансы унаследовать Пенмаррик намного возросли, жизнь всех нас нежданно-негаданно была разрушена несчастьем на шахте Сеннен-Гарт.

Иоанн наконец женился на Изабель де Клер, наследнице аристократического титула Глостер: хотя прозвище Безземельный пристало к нему на всю жизнь… теперь он стал одним из самых крупных землевладельцев запада.

Альфред Дагган. «Дьявольский выводок»

Ричард попытался сравнять шансы с потенциальными конкурентами в борьбе за престолонаследие… Иоанном и его племянником Артуром, сыном Джеффри Бретонского. В конце XII века еще не существовало законов о наследстве, и у них обоих были хорошие шансы… Проблема с уравниванием шансов состоит в том, что это получается лишь в случае, если все стороны стараются уравнять шансы.

У.Л. Уоррен. «Иоанн Безземельный»

1

Конечно, всем было жаль Филипа.

Даже мне было его жаль. Пока вся Англия и все журналисты мира расточали заслуженное сострадание вдовам и сиротам, ставшим жертвами бедствия, все люди в окрестных приходах думали еще и о Филипе. Шахта была тем делом, за которое он дрался всю свою жизнь; всех умерших он мог считать своими друзьями, а среди погибших был и Алан Тревоз.

Горе Филипа, вероятно, было непереносимым. Я сам настолько ужаснулся при виде этой трагедии и так был потрясен потерей стольких знакомых мне людей, что не мог не выразить ему свое сочувствие.

Но он не нуждался в моем сочувствии.

— Есть люди, которым сейчас еще хуже, чем мне, — сказал он, не дав мне договорить, и немедленно направил свою невероятную энергию на создание национального фонда для вдов и сирот и на посещение каждой семьи, чтобы убедиться, что никакая материальная нужда не усугубляет их горя.

Тогда я увидел его в новом свете. Я думал, что он эгоистичен и думает лишь о себе, но теперь убедился, что он думает только о других; люди в горе обращались к нему, а у него откуда-то брались силы, чтобы их утешать. Раньше я думал, что он жесток и холоден, и сомневался, что какая-нибудь трагедия может глубоко его тронуть; я никогда не видел, как он плачет, на похоронах он никогда не показывал ни малейшего признака подавленности. А теперь я убедился, что он по-настоящему страдает, и страдание было для него тем тяжелее, что он, несомненно, обладал нечеловеческой выдержкой, которой так жалко гордился.

Фелисити любезно вызвалась сопровождать меня на похороны, и хотя необходимости в ее присутствии не было, я с облегчением принял ее предложение. Испытание, переносимое вдвоем, всегда легче, чем когда переживаешь его в одиночестве, но даже в присутствии Фелисити это все равно было ужасно. Знаменитое английское присутствие духа никогда не входило в число моих добродетелей, а горе было настолько заразительным, что я до сих пор стыжусь своей реакции.

Я увидел Филипа через несколько дней после этого; по всей видимости, он нашел какое-то уединенное местечко, где мог зализывать раны, как какой-нибудь горделивый золотистый лев после битвы не на жизнь, а на смерть. Я как раз задумался, не стоит ли мне заехать в Пенмаррик, чтобы посмотреть, не смогу ли я помочь чем-нибудь ему или Хелене, когда мне позвонил не кто иной, как сам Филип.

Говорил он резковато и непринужденно, как всегда, но, к моему удивлению, пригласил меня выпить с ним в Пенмаррике на следующий вечер. Хелена, как он мне сказал, вечером будет в особняке Ползиллан; Фелисити он не пригласил; мы должны были встретиться с глазу на глаз.

— Мне нужно кое-что с тобой обсудить, — сказал он коротко. — Можешь прийти в шесть тридцать? — И со своим обычным высокомерием положил трубку прежде, чем я успел ответить.

Когда я послушно явился в Пенмаррик в назначенный час, то так нервничал, что чуть не въехал на ступеньки парадного входа. Медлин, наблюдавший за моим прибытием с порога, неодобрительно поджал губы, но потом елейно улыбнулся и проводил меня в библиотеку.

Там меня ждал Филип. Выглядел он лучше. Морщины страдания по-прежнему прочерчивали лицо у рта, но глаза были уже не такими усталыми, а руки не дрожали. Он пил апельсиновый сок.

— Садись, — сказал он. — Что будешь пить? Виски?

Когда я сел и притворился, что расслабился, нервы мои напряглись еще больше.

— Отлично, — весело сказал я. — Спасибо.

— Прости, что я с тобой не пью, но в последние дни я выпил столько алкоголя, что хватит на всю жизнь.