Врата Мёртвого Дома - Стивен Эриксон

Сама не знаю.

— Мой спутник. Мой историк. Очень ценен для меня, поскольку я собираюсь сделать Рараку своим домом.

— Секреты Священной пустыни ему не принадлежат. Он ворует их, как всякий иноземный захватчик. Если ты хочешь обрести истины Рараку, ищи в себе.

Фелисин чуть не рассмеялась, но поняла, что от горечи этого смеха даже ей самой станет страшно.

Они шли дальше, утренняя жара усиливалась, небо наполнялось золотым огнём. Гряда начала сужаться, в десяти футах внизу проступили камни фундамента древней дороги, сам склон уходил ещё на пятьдесят-шестьдесят футов вниз. Тоблакай ждал их там, где дорога обвалилась, так что в земле образовались большие тёмные ямы. Из одной раздавалось тихое журчание воды.

— Акведук под дорогой, — проговорил Геборик. — Когда-то в нём кипел сильный поток.

Фелисин увидела, как тоблакай нахмурился.

Леоман взял бурдюки и спустился в яму.

Геборик уселся передохнуть. Вскоре он склонил голову набок.

— Уж прости, что пришлось нас ждать, тоблакай-с-тайным-именем, но, думаю, тебе всё равно не удалось бы просунуть голову в эту маленькую пещерку.

Огромный дикарь ухмыльнулся, обнажив подпиленные зубы.

— Я собираю памятки с людей, которых убил. Ношу здесь, на поясе. Однажды повешу и твои.

— Это он про уши, Геборик, — пояснила Фелисин.

— О, я знаю, девочка, — откликнулся бывший жрец. — Измученные духи вьются в тени этого ублюдка — все мужчины, женщины и дети, которых он убил. Скажи, тоблакай, а дети умоляли тебя сохранить им жизнь? Плакали? Звали матерей?

— Не больше, чем взрослые, — ответил великан, но Фелисин заметила, как он побледнел, и почувствовала, что встревожило его отнюдь не воспоминание об убийстве детей. Нет, его задело что-то другое в словах Геборика.

Измученные духи. Его преследуют духи тех, кого он убил. Прости, тоблакай, но жалости к тебе у меня нет.

— В этой земле не живут тоблакаи, — заметил Геборик. — Что заманило тебя сюда? Обещание кровавой бойни Восстания? Откуда ты выполз, ублюдок?

— Я тебе сказал всё, что хотел. В следующий раз заговорю, когда решу убить тебя.

Из ямы выбрался Леоман: в волосах обрывки паутины, за спиной — надутые бурдюки.

— Никого ты не убьёшь, пока я не прикажу, — прорычал он тоблакаю, затем перевёл взгляд на Геборика. — А я пока не приказал.

В выражении лица великана промелькнуло бесконечное терпение и непоколебимая уверенность. Он выпрямился во весь рост, забрал один из бурдюков у Леомана и пошёл вперёд по тропе.

Геборик продолжал смотреть ему вслед невидящими глазами.

— Дерево этого оружия вымочено в боли. Не думаю, что он хорошо спит по ночам.

— Он вообще почти не спит, — пробормотал Леоман. — И ты больше не будешь его подначивать.

Бывший жрец скривился.

— Ты не видел призраков детей, которые следуют за ним по пятам, Леоман. Но я постараюсь не открывать рта.

— Его племя не делало особых различий, — сказал Леоман. — Есть родичи. А все неродичи — враги. Ладно, хватит болтать.

Через сто шагов дорога внезапно расширилась, вышла на плоскогорье. По обе стороны возвышались пригорки обожжённой красноватой глины, каждый около семи футов в длину и трёх в ширину. Несмотря на завесу висящего в воздухе песка, Фелисин могла разглядеть, что они расположены ровными рядами — десятки холмиков окружали всё плато и разрушенный город на нём.

Теперь мостовая была видна уже отчётливо — широкий прямой тракт вёл к остаткам некогда величественных ворот, которые века превратили в невысокие глыбы выцветшего камня — как и весь город за ними.

— Медленная смерть, — прошептал Геборик.

Тоблакай уже входил в ворота.

— Нам нужно пройти насквозь, спуститься к гавани на другом конце, — сообщил Леоман. — Там будет тайный лагерь. И тайник с припасами… если его не разграбили.

Главная улица города была покрыта пыльной мозаикой разбитых черепков: фрагменты сосудов под красной глазурью, серые, чёрные и коричневые ободки.

— Вспомню об этом, — проговорила Фелисин, — когда в следующий раз случайно разобью горшок.

Геборик хмыкнул.

— Я знаю учёных, которые утверждают, что могут целые погибшие цивилизации описать по такому мусору.

— Захватывающая у них жизнь, — протянула Фелисин.

— Хотел бы я поменяться местами с одним из них!

— Ты шутишь, Геборик.

— А что? Клянусь клыком Фэнера, я не любитель приключений…

— Может, поначалу и не был, но потом сломался. Разбился. Как все эти горшки.

— Очень уместное замечание, Фелисин.

— Невозможно возродиться, не разбившись.

— Я вижу, с годами ты серьёзно увлеклась философией.

Больше, чем ты думаешь.

— Скажи, что не познал ни одной истины, Геборик.

Он фыркнул.

— Да, одну уяснил. Нет никаких истин. Ты это сама поймёшь — годы спустя, когда Худова тень протянется к тебе.

— Есть истины, — не оборачиваясь, сказал идущий перед ними Леоман. — Рараку. Дриджна. Вихрь и Апокалипсис. Оружие в руке, поток крови.

— Ты не прошёл по нашему пути, Леоман, — прорычал Геборик.

— Ваш путь вёл к возрождению — как она и сказала, — поэтому принёс с собой боль. Только глупец ожидал бы другого.

На это старик ничего не ответил.

Они шли дальше в могильной тишине мёртвого города. Остатки фундамента и низкие гребни внутренних стен очерчивали планы домов по обе стороны улицы. В расположении улиц и переулков была заметна рассчитанная геометрия: полукруг концентрических дуг, выходящий плоской стороной к гавани. Впереди виднелись развалины большого дворцового комплекса; массивные камни в центре лучше выстояли против веков эрозии.

Фелисин оглянулась на Геборика.

— Призраки тебя всё ещё преследуют?

— Не преследуют, девочка. Здесь не было какой-то запредельной жестокости. Только печаль, да и та, скорее, на заднем плане. Города умирают. Города повторяют цикл всех живых существ: рождение, бурная юность, зрелость, старость и, наконец… пыль да черепки. В последний век этого поселения море уже начало отступать, тогда же пришли и новые жители, какие-то иноземцы. Наступила краткая пора возрождения — её свидетельства мы увидим впереди, у гавани, — но долго она не продлилась. — Ещё дюжину шагов он сделал в молчании. — Знаешь, Фелисин, я начинаю понимать кое-что о жизни Взошедших. Жить сотни, затем тысячи лет. Видеть подобное цветение во всей его тщетной славе, ах, удивительно ли, что сердца их ожесточаются и холодеют?

— Наше странствие привело тебя ближе к твоему богу, Геборик.