Флот вторжения - Гарри Тертлдав

Когда Русси кончил говорить и установилась тишина, Гольдфарб воскликнул:

— Ложь! Я так и знал, что все это было ложью! Раньше, чем Бэгнолл успел спросить, что именно было ложью, из динамика вновь зазвучал голос диктора Би-би-си:

— Это было выступление Мойше Русси. — После давящих гортанных звуков языка идиш его голос показался Бэгноллу еще мелодичнее. — А теперь, как мы и обещали, прослушайте перевод. У микрофона — сотрудник Би-би-си Натан Якоби.

Послышался недолгий шелест бумаги, затем раздался другой голос, столь же ровный и поставленный, как и у первого диктора.

— Господин Русси сказал дословно следующее… «Мое последнее выступление по радио ящеров было фальшивкой от начала до конца. Меня заставили говорить, приставив к затылку дуло автомата. Но даже и в этом случае ящерам пришлось изменить мои слова, чтобы насильственно придать им требуемый смысл. Я категорически осуждаю их попытки поработить человечество и настойчиво призываю к любому сопротивлению, какое только возможно. Кто-то может удивиться, почему же тогда я часто выступал от их имени. Ответ прост: нападение ящеров на Германию помогло моему народу, который нацисты последовательно уничтожали. Когда какой-то народ истребляют, даже рабство выглядит более привлекательной альтернативой, а поработители вызывают чувство благодарности. Однако ящеры тоже оказались истребителями, причем не только евреев, но и всего человечества. Да поможет Бог всем нам и каждому из нас найти силы и мужество для сопротивления им…»

Вновь зашелестела бумага, затем раздался голос первого диктора:

— У микрофона был Натан Якоби, читавший перевод на английский язык заявления Мойше Русси, в котором он отмежевывался от своих последних высказываний, фальсифицированных ящерами. Инопланетных захватчиков, пытающихся покорить наш мир, не может не ошеломить тот факт, что даже, казалось бы, самые лояльные помощники восстают против их порочной и агрессивной политики. Премьер-министр Черчилль высказал свое восхищение мужеством, которого потребовало от господина Русси это разоблачение, и выразил надежду, что тот сумеет избежать карательных мер ящеров… Переходим к другим новостям…

Дэвид Гольдфарб глубоко вздохнул.

— Никто здесь даже представить не может, как замечательно я себя чувствую после этого, — провозгласил он на всю казарму.

— Думаю, мы можем, — сказал Кен Эмбри. Бэгнолл тоже собирался сказать что-нибудь вроде этого, но решил, что пилот высказался за них обоих.

— Британская манера говорить всегда сводила моего отца с ума, — засмеялся Гольдфарб. — Когда он сюда приехал, то довольно быстро научился болтать по-английски, но так и не смог до конца уразуметь, как это люди общаются и не орут друг на друга, неважно, от злости или от радости.

— По-твоему, мы кто — орава торговок рыбой, что ли? Бэгнолл изо всех сил старался придать голосу обиженный тон. Но, даже отбросив усвоенную в школе манеру выражаться, он не слишком-то в этом преуспел.

— Я говорил об отце, а не о себе, — возразил 1ольдфарб. — Я умею, что называется, читать между строк и знаю, что вы имеете в виду. Вы — потрясающие парни! — Он снова засмеялся. — И я знаю, что это больше, чем может себе позволить сказать истинный англичанин. Но кто говорит, что я — истинный англичанин? Жаль, что сейчас нельзя получить увольнение. Я так давно не был дома и не орал на свою родню.

«Какое чудовищное признание», — подумал Бэгнолл. Конечно, родственные связи — это здорово, но в его собственной жизни экипаж бомбардировщика значительно потеснил родственников и занял центральное место. Только через некоторое время Бэгнолла пронзила мысль: «А может, Гольдфарб имеет то, чего так недостает мне?»

* * *

— Добрый день, гepp комиссар иностранных дел, — обращаясь через переводчика, произнес Адольф Гитлер. — Надеюсь, вы хорошо выспались? Прошу вас, проходите, нам нужно о многом поговорить.

— Благодарю вас, господин канцлер.

Вячеслав Молотов проследовал за Гитлером в небольшую гостиную, бывшую частью Берхтесгаденского пристанища германского вождя, прежде чем оно слилось с величием Бергхофа, возникшего вокруг.

Молотов догадывался, что приглашение в гитлеровскую святая святых было оказанием чести. Но если так, он с удовольствием отказался бы от такого почета. Все убранство комнаты кричало о мелкобуржуазных вкусах своего хозяина: помпезная мебель в старинном немецком стиле, искусственные растения, кактус… Боже, там оказалась даже канареечная клетка с латунными прутьями! То-то будет смеяться Сталин, когда услышит об этом.

На стульях и кушетках были разложены вышитые подушечки, большинство из них — украшенные свастикой. Столы переполняли всевозможные безделушки, на которых тоже красовались свастики. Даже Гитлера смущало подобное изобилие нацистской символики.

— Я знаю, вы не назовете все это красивым, — сказал он, указывая на открывшееся Молотову зрелище. — Но их сделали немецкие женщины и прислали мне, а у меня рука не поднимается это выбросить.

«Вдобавок у него еще и мелкобуржуазная сентиментальность», — с презрением подумал Молотов. Сталину это тоже показалось бы смешным. Единственным сентиментом, которым отличался сам Сталин, была разумная забота о собственном величии и величии Советского Союза.

Однако извращенные романтические наклонности делали Гитлера не менее, а более опасным. Это означало, что его поступки невозможно просчитать с точки зрения разума. Его вторжение в СССР стоило Сталину нескольких дней шока, прежде чем советский вождь начал собирать силы для ответного удара. По сравнению с немецким империализмом империализм Англии и Франции был несравненно мягче.

Но теперь весь мир столкнулся с империализмом космических пришельцев, где отсталые экономическая и политическая системы уживались с более чем современной техникой. Молотов постоянно обращался к трудам Маркса и Энгельса, пытаясь понять, как могла возникнуть подобная аномалия, но безуспешно. Ясно было лишь одно: передовые капиталистические (даже фашистские) государства и государство победившего социализма должны сделать все, что в их силах, чтобы противостоять усилиям пришельцев отбросить их в своем развитии назад.

— Можете от моего имени поблагодарить генерального секретаря Сталина за то, что он поделился с Германией частью материала, имеющего, возможно, взрывчатые свойства. Я имею в виду тот материал, который был добыт совместным германо-советским боевым отрядом, — сказал Гитлер.

— Я непременно сделаю это, — сдержанно поклонился Молотов.

Он не зря длительное время упражнял свое лицо, чтобы оно ничего не выдавало. Сейчас лицо Молотова не показало Гитлеру, какой испуг ощутил советский нарком иностранных дел. Значит, этот проклятый немецкий танкист все-таки пробрался сюда! Скверно. Сталин намеревался создать лишь видимость сотрудничества, но не само сотрудничество. Это вряд ли ему понравится.

— Правительству Советского Союза, — продолжал Гитлер, — следует воздать должное, что оно проявило проницательность, когда посчитало упомянутый материал слишком ценным; чтобы направить его в Германию по воздуху и допустить путешествие окружным путем, тогда как даже вам, герр комиссар иностранных дел, пришлось лететь данным маршрутом.