1916. Война и мир - Дмитрий Миропольский

Толпе не нужен человек, который в дорогом костюме разгуливает по Парижу. Человек, который перекладывает в стихи слова Ницше: Гнев, любовь, страсть, половую энергию нужно употреблять на то, чтобы колоть дрова. Толпе подавай чего попроще:

Всё повторялось. В Бутырской тюрьме молоденький Маяковский понял, что не напишет так же весело, как символисты: В небеса запустил ананасом… Но ведь и так, как автор «Кирпичиков», не напишет тоже! Он — гений, но ему никогда в жизни не придумать строчку Где кирпич образует проход. Никогда не придут ему в голову памятные по «Бродячей собаке» ветры вменявдунут…

Теперь Маяковский сам был своей тюрьмой. Тупиком, в который себя загнал. Он мучительно искал слова.

За эти строки Валентин Катаев предлагал поставить ему памятник. А за эти впору было поставить к стенке:

Бурлюк сказал бы: не хромые стихи у вас, им просто ноги оторвало. В последних записях Маяковского есть строка: Любовная лодка разбилась о быт. Не только лодка. О быт разбились стихи Маяковского — и разбился он сам. Говорил:

— Раньше фабриканты делали автомобили, чтобы купить картины. А сейчас художники пишут картины, чтобы купить автомобиль.

Живопись он забросил, писал стихи. Продавал — и отправлялся за границу, увозя напутственные записки от Лили.

Очень хочется автомобильчик. Привези, пожалуйста! Мы много думали о том — какой. И решили — лучше всех Фордик.

Личных моторов тогда в Москве было наперечёт, но Маяковский мог себе позволить такую роскошь — вернее, первому пролетарскому поэту такую роскошь позволяли власти. Брикам оставалось лишь много думать, какой автомобильчик лучше. Он привёз Renault. Может, потому, что вспомнил, как впервые сел за руль именно французского авто. Может, по деньгам пришёлся француз, а не американец.

Лиля тут же влюбилась в серого Реношку и даже пыталась устроить автопробег из Москвы в Ленинград. Отъехала от города десяток-другой километров, вовремя одумалась и повернула назад.

Маяковский, привыкший лепить спектакль из собственной жизни, делать себя главным героем своих стихов и рифмовать всё, что с ним происходило, об автомобиле отчитался письменно.

Работа в автошколе приучила к точности. Новое бездушное стихотворчество, ставшее рифмоплётством, приучило к бухгалтерской сухости. Действительно, у Renault NN модели 1925 года был четырёхцилиндровый двигатель мощностью шесть лошадиных сил. Лиля кружила по Москве на забензиненных лошадихах, а Маяковский отправлялся в очередной вояж с новыми наказами.

Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы чёрные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся… Духи Rue de la Paix, пудра Houbigant и вообще много разных… Бусы, если ещё в моде, зелёные. Платье пёстрое, красивое, из крепжоржета, и ещё одно, можно с большим вырезом, для встречи Нового года.

Маяковский иностранных языков не знал и рассказывал, что с французами свободно болтает на триоле: за тем, чтобы он не забыл что-то купить в парижских магазинах, следила Лилина сестра. Эльза Триоле присматривала и за тем, чтобы в разлуках с Лилей ни одна женщина не заняла её места, взгромоздившись на бабочку поэтиного сердца. Прецедент был: в Штатах к Маяковскому приставили переводчицу, которая прижила от поэта ребёночка. Даже приезжала потом в Европу — хотела показать дочку отцу. Сёстры её с трудом отвадили.

Остальные романы и романчики происходили под контролем Эльзы, которая регулярно писала: Пустое, Лиличка, можно не волноваться. И верно, отношения с женщинами у Маяковского вспыхивали вдруг — и так же стремительно гасли.

Занозой осталась только Тоня Гумилина. До конца дней он мучился виной за её самоубийство. Девичьи акварели со сценами свадьбы стояли перед глазами. Любовь — игра смертельная… Маяковский написал про Тоню дважды — в пьесе «Клоп» и в киносценарии «Как поживаете?». Жаль, фильма так и не была снята.

Странная, мистическая связь между Маяковским и Лилей будоражила их современников и смущает по сию пору. Так никто и не смог ответить на вопрос: что же держало их вместе? какая страшная тайна? Не было ли этой тайной — соучастие в жестоком убийстве, сознаться в котором немыслимо? Что не давало расстаться людям, которые даже пожениться никогда не пытались? Не кровь ли невинного, павшая на них декабрьской ночью 1916 года и связавшая крепче любых уз?

С кем бы ни жила Лиля — всё, что сочинил Маяковский, выходило с посвящением ей одной. Исключение он сделал только раз. Поэму «Владимир Ильич Ленин» надписал: Российской Коммунистической партии посвящаю.

После смерти Маяковского правительство назначило Лиле Брик, чужой жене, академическую пенсию: сработали нужные связи. Ей же досталась половина авторских прав на произведения Маяковского. Ещё четвертушка наследства перепала пожилой матери и по осьмушке — двум родным Володиным сёстрам. Больше к пирогу Лиля никого не допустила, несмотря на последнюю волю поэта.

Маяковский был игроком и везунчиком. Даже проигрывая, выигрывал. По крайней мере, так могло показаться — если судить по успеху. Он обыграл поэтов-современников: ещё при жизни высоченным памятником встал над остальными. Его — потомственного дворянина и белоручку, чуравшегося чёрной работы, — коммунисты провозгласили главным пролетарским поэтом. Известностью и тиражами публикаций Маяковский обошёл всех современников-поэтов, вместе взятых. Обрёл право сказать в поэме: Сто пятьдесят миллионов говорят словами моими…

Выигрыш был, а радость не наступала. Сто пятьдесят миллионов говорят, но те ли слова произносят они? Те ли слова хотел бы он вложить им в уста? Вопрос…