Красно-коричневый - Александр Проханов

– Здравия желаем!..

Появился оркестр, заахали медные тарелки, забил барабан. Появился священник с иконой, распевая псалом. Народ все прибывал. Шествие двигалось вокруг Дома Советов, к мэрии, к проспекту, к Москве-реке. На крышах окрестных домов теснились люди. На тротуарах, на мосту копилась толпа. Машины останавливались, пассажиры выходили и смотрели, как у мраморного белоснежного Дома движется вал народа. Хлопьянов, оттесненный от Руцкого автоматчиками, среди фотокамер и вспышек, видел близко от себя женщину с распущенными волосами, несшую на плечах ребенка, седовласого старика с непокрытой головой, чьи глаза были полны слез. Знал, куда идет Руцкой, – на прорыв оцепления, сквозь кордоны солдат и колючую проволоку, туда, где ждет его возбужденный город. Цепь разомкнётся, солдаты и защитники начнут брататься, на окладе иконы, на медных тарелках вспыхнет солнце, и Руцкой по проспекту, сопровождаемый миллионной толпой, созывая к себе ликующий город, пойдет в Кремль. Ворота распахнуты, толпа заливает кремлевские площади, гудят колокола Ивана Великого. На руках Руцкого вносят в сверкающий Георгиевский зал, под ослепительные хрустальные люстры. «Решайся!.. Ну, решайся!..» – торопил Хлопьянов Руцкого.

Он видел, как устремляется вперед Руцкой, готовый смять оцепление. Как трепещет над его головой острокрылый ангел, вонзая перст в туманный близкий проспект, в стеклянную мэрию, в город, где ожидают его триумф и победа.

«Решайся!» – торопил Хлопьянов.

Двое дюжих толстоплечих охранника, расталкивая народ, преградили Руцкому путь. Подняли над его головой два бронежилета. Заслонили от проспекта, от мэрии, от окон соседних домов.

– Снайперы!.. На крыше снайперы!.. – понеслось по толпе.

Народ отхлынул, отпрянул от солдатской цепи. Неохотно, как пчелиный рой, развернулся. Руцкой, увлекаемый охраной, наматывая на себя комья пчелиного роя, двинулся обратно, к Дому Советов. Ангел, беззвучно крича, окликая его, рассекая крыльями воздух, улетел один в город. Удалялся вдоль проспекта, по которому снова мчались машины, торопились равнодушные пешеходы.

Разочарованный, усталый, выпадая из грозного яростного ритма, в котором мгновение назад мчалась вперед его жизнь, и жизнь Руцкого, и жизни тысяч других людей, – Хлопьянов брел по вытоптанному газону. Понимал, что упущена несостоявшаяся возможность Победы.

На следующий день Хлопьянову предстояло встретиться с офицером «Альфы». Он решил покинуть Дом Советов через оцепление солдат. Пробрался сквозь нагромождение баррикады, цепляясь за арматуру. Знакомый баррикадник удивленно спросил:

– Ты куда?

– Еще вернусь! – отмахнулся Хлопьянов. Двинулся под моросящим дождем мимо Горбатого мостика к кирпичной стене американского посольства, туда, где, отсырелые и зябкие, стояли солдаты, несколько автобусов и фургонов. Солдаты преградили путь. Из автобуса вышел офицер, потребовал документы. Хлопьянов протянул ему книжицу, выданную в особняке Хозяина, где он значился представителем президентской администрации.

– Оружие есть? – офицер настороженно и недоверчиво оглядывал его с ног до головы.

– Откуда! – усмехнулся Хлопьянов, прижимая локоть, чувствуя под мышкой твердую нагруженную кобуру.

– Откуда у него оружие! – из автобуса выпрыгнул ловкий и цепкий Каретный. Улыбался, раскрыв объятия, шел навстречу. – А я тебя с утра поджидаю. Ну молодец, что пришел!

Офицер козырнул, вернул Хлопьянову книжицу. Рука об руку с Каретным они поднимались по улице вдоль стены посольства, мимо сине-белых автобусов, в которых на креслах в ленивых позах сидели омоновцы, виднелись их белые шлемы, автоматы и рации.

– Ну ты герой! – весело говорил Каретный, подхватив Хлопьянова под руку. – Это надо же, так пролететь с соляркой! Узнаю афганский почерк! Вспоминаю Самиду на Саланге, как проводили колонны с бензином под огнем Ахмат Шаха!.. Знаешь, если б не я, тебя бы подстрелили! Я успел заметить, что в кабине ты, запретил открывать огонь. Так бы и влетел к Макашову на горящем наливнике!

Каретный посмеивался, искренне радовался встрече. Вел Хлопьянова, касанием руки управляя его движением.

– И выдумка с электрической вспышкой великолепна! Не сомневаюсь, ты тоже в этом участвовал! Когда вдруг среди ночи вспыхнули все окна Дома Советов, многие офицеры просто ослепли, просто с ума посходили! А я подумал – мой боевой товарищ мне привет посылает!

Они вышли на Садовую, в ее гарь, блеск. Хлопьянов хотел повернуть налево, к площади Восстания, но Каретный настойчиво и умело повернул его направо, увлек по мокрому асфальту среди зонтиков и плащей.

– После твоего подвига у Руцкого заработали все его телефоны и рации. Мы за ночь перехватили полсотни его посланий к командующим округов и армий. Должно быть, он проникся к тебе особым доверием. Небось пригласил к себе, налил коньяк, разглагольствовал о продажной власти, о пьянице-президенте? О том, как станет срывать погоны с предателей-генералов?

Хлопьянов знал эту легкомысленную болтливость Каретного, за которой угадывались сосредоточенность и холодный расчет, неуклонная логика и скрытый смысл.

– Ты, надеюсь, успел почувствовать, кто такой Руцкой, – продолжал Каретный, вышагивая рядом с Хлопьяновым. – Шаровая молния, которая мечется сама по себе! Никогда не знаешь, куца полетит и где взорвется! Мы имеем его подробный психологический портрет. Еще с Афганистана, когда он летел штурмовать Панджшер и прорывал ПВО Ахмат Шаху. Использовали сведения пакистанской разведки, когда он находился у них в плену и они подвешивали его на дыбу. Мы изучали его поведение в Академии Генерального штаба и во время его предвыборных кампаний, когда он выступал вначале как русский националист, а потом, изменив тактику, как правоверный коммунист. Мы наблюдали за ним в парламенте, когда он расколол коммунистов и помог выиграть Ельцину. И во время его вице-президенства, когда он менял друзей и соратников, и позже, когда он вдруг занялся сельским хозяйством. Во время Приднестровской войны именно он, а никто другой, дал приказ бомбить молдаван и отстоял Приднестровье. Во время его конфликта с Ельциным выявились вся его дурь и взбалмошность. Теперь, во время сидения в Доме Советов, нервы его явно сдают. Мы разработали его психологическую модель, позволяющую предсказывать его поступки. Сегодня, когда он обходил Дом Советов и казалось, вот-вот прорвет окружение и выйдет на улицы Москвы, мы знали – этого не произойдет!

Они достигли перекрестка с Новым Арбатом, повернули на спуск к реке, куда параллельно им стекал шелестящий поток машин.

– Я уже тебе говорил, ты нам очень помог, когда выманил этого полоумного и направил его в штаб СНГ. Мы обсуждали твою заслугу в узком кругу и оценили ее по высшему счету. Именно после этого стало возможным установить блокаду Дома Советов, начать демонизацию мятежников, представлять их публике как террористов и коммуно-фашистов. Теперь ты должен сделать следующий шаг. Причем ты его сделаешь не зависимо от того, хочешь ты или нет. Такова иррациональная логика происходящего. Такова психологическая последовательность ошибочных действий Руцкого. Таково содержание проекта «Инверсия», частью которого являешься ты, Руцкой и многие другие, даже не подозревая об этом. Например, выдворение из Дома Советов глубокомысленного и прозорливого Советника – тоже часть проекта «Инверсия», лишившего Руцкого и Хасбулатова профессионального аналитика, без которого они слепы.