Рукопись, найденная в Сарагосе - Ян Потоцкий

Отец, изгнанный из своего жилья и выкупавшийся в чернилах, разумеется, загрустил; выражение лица его было, пожалуй, печальнейшее на свете.

— Не стоит огорчаться, сеньор Авадоро, — сказал ему неунывающий Бускерос. — У этих дам во дворе есть просторная квартира, которая им нисколько не нужна; вели немедленно перенести в неё свои вещи. Тебе будет там необычайно удобно, в довершение ты найдешь там в изобилии чернила, красные, голубые, зеленые, гораздо лучшие, чем твои черные. Однако я советую тебе в течение некоторого времени не выходить из этого дома, ибо если бы ты пошел к Морено, то каждый приставал бы там к тебе, умоляя рассказать историю с разбитым котлом, а я ведь знаю, что ты не охотник до долгих разговоров. Взгляни, все окрестные зеваки, все бездельники в околотке глазеют уже в твоей квартире на чернильный потоп; завтра во всем городе ни о чем другом и говорить не станут!

Отец ужаснулся. Но один ласковый взгляд барышни Симьенто вернул ему отвагу, и он отправился устраиваться в новой своей обители. Он недолго оставался в одиночестве; госпожа Симьенто зашла к нему и сказала, что, посоветовавшись с племянницей, решила сдать ему cuarto principal, то есть жилье, выходящее на улицу. Отец, который с истинным упоением привык считать прохожих или черепицы на кровле дворца герцога Альбы, охотно согласился на замену. Его просили только о дозволении оставить цветные чернила на прежнем месте. Отец кивком выразил своё согласие.

Котелки стояли в средней комнате; барышня Симьенто входила, выходила, брала краски, не произнося ни слова, так что во всем доме царило глубочайшее молчание. Никогда отец не был столь счастлив. Так прошло восемь дней. На девятый Бускерос навестил моего отца и сказал ему:

— Сеньор Авадоро, я пришел сообщить тебе о благополучном исполнении желаний, которые ты явно испытывал, но которые доселе не отваживался высказать. Ты тронул сердце барышни Симьенто, ты получишь её руку и сердце; но ты должен прежде подписать эту бумагу, которую я захватил с собой, если ты хочешь, чтобы в воскресенье было сделано оглашение о желающих вступить в брак.

Отец, чрезвычайно удивленный, хотел ответить, но Бускерос не дал ему на то времени и продолжал:

— Сеньор Авадоро, твоя будущая женитьба ни для кого не тайна.

В Мадриде о ней только и говорят. Если ты имеешь намерение её отложить, то родичи барышни Симьенто собираются у меня и тогда ты придешь и сам изложишь им причины промедления. Это шаг, которого ты никак не сможешь избежать.

Отец похолодел при мысли, что должен будет что-то разъяснять всему семейству Симьенто; он хотел что-то сказать, но дон Роке вновь перебил его и произнес.

— Я отлично понимаю тебя, ты хочешь услышать о своём счастье из уст самой барышни Симьенто. Вот и она; я оставлю вас одних.

Барышня Симьенто вошла в превеликом смущении, не смея поднять глаз на моего отца; взяла несколько красок и молча начала их смешивать. Робость её вселила отвагу в душу дона Фелипе, он впился в неё глазами и не мог оторвать их. На сей раз он смотрел на неё совершенно по-иному.

Бускерос оставил на столе бумаги, необходимые для оглашения о желании вступить в брак. Барышня Симьенто приблизилась, трепеща, взяла их в руки, прочла, после чего прикрыла глаза рукой и уронила несколько слезинок. Отец с тех пор, как умерла его супруга, и сам никогда не плакал, и никому не давал повода для плача. Слезы, вызванные им, тем сильнее его тронули, что он не мог точно угадать их причину. Он ломал голову, плачет ли барышня Симьенто из-за самого содержания бумаги, или же просто оттого, что эта бумага ещё не подписана. Хочет ли она сочетаться с ним браком или не хочет? Однако она непрестанно плакала. Слишком жестоким было бы позволить ей плакать дальше. Но, чтобы заставить её объяснить, в чем дело, следовало вступить с ней в разговор, а посему отец мой взял перо и подписался. Барышня Симьенто поцеловала ему руку, взяла бумагу и вышла; вернулась она в обычное время и, не говоря ни слова, занялась изготовлением небесно-голубого лака. Отец в это время курил сигару и задумчиво пересчитывал черепицы дворца герцога Альбы. В полдень пришел брат Херонимо Сантес и принес с собой брачный контракт, в котором, впрочем, не был забыт и я. Отец подписал контракт, барышня Симьенто также его подписала, поцеловала моему отцу руку и молча занялась изготовлением своего лака.

С момента гибели исполинской чернильницы отец не смел показываться в театре, а тем более у книгопродавца Морено. Такое уединение начинало ему уже понемногу наскучивать. Три дня прошло после подписания контракта. Бускерос пришел уговаривать моего отца, чтобы тот отправился с ним на прогулку. Отец дал себя уговорить, и они поехали на другой берег Мансанареса. Вскоре они остановились перед маленькой церквушкой францисканцев. Дон Роке высадил моего отца, они вместе вошли в храм божий, где застали барышню Симьенто, которая их уже дожидалась. Отец раскрыл рот, собираясь сказать, что, по его мнению, они выехали только затем, дабы подышать свежим воздухом, но ничего не сказал, взял барышню Симьенто под руку и повел её к алтарю.

Выйдя из храма, новобрачные сели в роскошный экипаж и возвратились в Мадрид, в прекрасный дом, где ожидал их великолепный бал. Госпожа Авадоро открыла его в паре с каким-то молодым человеком необыкновенно приятной наружности. Они танцевали фанданго, поощряемые шумными рукоплесканиями.

Мой отец тщетно искал в своей супруге ту тихую и кроткую девушку, которая целовала ему руки с таким глубоким смирением. Вместо этого с неописуемым изумлением он узрел женщину живую, шумливую и ветреную. Он ни с кем не заговаривал, а так как никто ни о чем его не спрашивал, молчание было единственным его утешением.

Накрыли на стол, подали холодное мясо и прохладительные напитки; отец, которого сморила дремота, осмелился спросить, не пора ли уже возвращаться домой. Ему ответили, что он находится в собственной своей квартире. Отец подумал, что дом этот представляет собственную часть приданого его жены: он приказал показать себе спальню и прилег отдохнуть.

Наутро дон Роке разбудил новобрачных.

— Сеньор, возлюбленный мой кузен, — сказал он моему отцу, — я называю тебя так, поскольку жена твоя — ближайшая моя родственница, какая у меня есть на этом свете. Матушка её происходит из семейства Бускеросов из Леона. До сих пор я не хотел напоминать тебе о твоих денежных делах, но с нынешнего дня собираюсь заняться ими больше, чем своими собственными, ибо, по правде говоря, у меня нет никаких собственных финансовых дел. Что же касается твоего состояния, сеньор Авадоро, то я узнал точнейшим образом о твоих доходах и о том, каким образом ты их в течение шестнадцати лет тратишь.

Вот бумаги относительно твоего наличного имущества. Когда ты вступал в первый брак, у тебя было четыре тысячи пистолей годового дохода, сумма, которую, к слову сказать, ты не умел тратить как следует. Ты брал для своих нужд шестьсот пистолей, двести же предназначал на воспитание сына. Тебе оставалось три тысячи двести пистолей, которые ты поместил в торговом банке, процент же с них отдавал театинцу Херонимо на милосердные дела. Я никоим образом тебя за это не порицаю, но, слово чести, жаль мне теперь бедняков, ибо им придется отныне обходиться без вспомоществования с твоей стороны.