Лик Победы - Вера Камша

Луиза встала, поправила покрывало и начала ночной обход: увешанный иконами тупичок с молитвенными скамейками, закрытые двери спален, комната, возведенная августейшей узницей в гостиную, приемная, прихожая, гардеробная, каморка служанки, из которой доносится самозабвенный храп, запертая снаружи дубовая дверь… Снаружи дрыхнет охрана – и правильно делает. Луиза тоже могла не утруждать себя бессмысленными бдениями, вряд ли Катарина стала бы ей выговаривать за небрежение, но если только есть и спать, можно рехнуться. До недавнего времени Луиза наивно полагала, что ничего не делать – это счастье! Может, и так, но лишь когда над тобой висит с десяток дел, а если их нет и не предвидится?! Закатные твари, она даже бояться не может: ей с девочками ничего не грозит. Сиди себе в болоте да квакай помаленьку.

Казалось, о Катарине Ариго забыли все, кроме повара, истопника и очаровательного господина, которого называть тюремщиком язык не поворачивался. Манрики больше не появлялись, коменданта Багерлее узницы видели только раз, а приставленный к ним господин Пико оказался прекрасно воспитанным, бесконечно терпеливым и печальным. Луизе было его откровенно жаль: живешь себе помаленьку, и вдруг на твою голову валится королева со свитой и всяческими книжками-тряпками. И что прикажете со всем этим добром делать? Тут хоть в узел завяжись, все равно окажешься виноват. Не перед августейшей узницей, так перед начальством, не говоря уж о таком счастье, как девица Окделл.

Не дождавшаяся сырых подвалов, крыс и скелетов Айри не растерялась и заявила, что королеву или отравят, или задушат. Катарина в ответ лишь печально улыбнулась, покачала головой и уткнулась в молитвенник. Этого хватило: Айрис обрушилась на господина Пико, вынудив беднягу пробовать все присылаемые из кухни блюда. То, что, убивая королеву, кансилльер запросто пожертвует каким-то тюремщиком, в голову девице Окделл не приходило. По мнению Луизы, жизни Катарины не грозило ничего, кроме честного палача, иначе представление с Багерлее теряло всякий смысл. Убивать легче во дворце, там внезапную смерть можно свалить на неугодных придворных или на скоротечную лихорадку… Нет, Манрику нужна или казнь, или развод…

– Мама!

Луиза вздрогнула и завертела головой, пытаясь понять, где кричат.

– Мама! Ну где ты там?! – Цилла?! Дочка зовет ее именно так, но что у нее с голосом? Откуда эти хрипы?!

– Мамка!

Святая Октавия, что же это? Кто ее привел? Зачем?! Она же просила не впутывать малышню в придворные пакости.

– Ну мамка же! – вопль шел из ее спальни. Луиза опрометью бросилась к себе – в комнате никого не было.

– Мама… Ну где ты? Совсем загуляла?

За окном! Но там же крыши, туда не забраться! Луиза едва не сорвала портьеру, в глаза женщине вцепились обглоданная луна и десятка полтора звезд.

– Мамка! Ты что, совсем? Я тут…

Скок, скок, скок-поскок,

Ты попался, голубок!

Скок, скок, скок-поскок,

Отдавай-ка свой должок…

Цилла неуклюже скакала вокруг трубы, распевая дурацкую считалочку, которой научил ее отец. Капитанша прекрасно видела дочку: это была она, но в каком виде! Босая, в обгоревшей ночной рубашке, волосы спутаны, лицо и ручонки в ожогах.

– Мама, – дочка прекратила скакать, рот скривился в преддверии плача. – Мама, холодно! Больно…

Как ее занесло на крышу? Что с ней?! Обварилась, упала в очаг, в костер?! Луиза рванула оконную раму, та послушно распахнулась, осталось что-то сделать с решеткой. Чтоб вывернуть эдакие прутья, нужна дюжина солдат с ломами!

– Пусти! – Цилла обливалась слезами и кашляла. – Скорее… Мама!!! Пусти… Я хочу… К тебе!..

Женщина изо всех сил затрясла холодные железяки. Без толку! Нет, без мужчины не обойтись. Святая Октавия, надо ж быть такой дурой – чего-чего, а мужчин здесь как тараканов…

– Детка, потерпи, я сейчас… Я очень-очень быстро…

Только б солдаты дрыхли прямо под дверью! Она им заплатит, деньги у нее есть.

– Не уходи!.. Не смей уходить! Аыыыыы… Холодно!

– Девочка моя, я не могу открыть окно. Я сейчас приведу…

– Нет, можешь, – зашлась плачем дочка, – можешь, можешь. Можешь! Никого не хочу, они грязные… Грязные! Пусти… Я войду!!!

– Детка, не говори глупостей… Я сейчас позову сержанта. Помнишь, ты хотела сержанта?

– А теперь не хочу! У меня будет король, вот! Ну пусти же…

– Да как же я тебя пущу, решетка же…

– Ты что, совсем дура? Ну скажи…

– Мама! – горячие пальцы вцепились в руки Луизы, отрывая их от решетки. – Мама, не делай этого!..

Селина! Слава Создателю, теперь не придется бросать малышку одну на этой клятой крыше.

– Селина, приведи солдата… Двух!

– Пошла вон! – взвизгнула Цилла. – Вон, подлая!!! Вон!!! Все испортила… Ненавижу!!!

– Детка…

– Вон!.. Убирайся…

– Селина, что ты стоишь?! Она же больна…

– Мама, – прошептала Селина, – она не болеет, она… как папенька…

– Чтоб ты сдохла! – замахала руками Цилла. – В церкви! Насовсем… Убирайся к зеленым монахам!.. Гадина свечная, от тебя воняет!..

– Замолчи! – прикрикнула Луиза. – Сколько раз тебе говорить!

– Мамка-шмаколявка, – дочка высунула бледный язык, – ууууу… Мамка-шмаколявка…

Скок, скок, скок-поскок,

На лицо накинь платок.

Скок, скок-поскок,

Ты глупее ста сорок!

Она и раньше так дразнилась! Из-за спины Арнольда, а тот ржал, как мерин, скотина! Какая луна… Белый свет, черные тени – от труб, башен, стены. А тени у Циллы нету…

Луиза схватилась руками за виски: ее дочка – выходец, очень маленький выходец, и ей плохо. Кто сказал, что мертвым не бывает страшно? Они же чувствуют что-то, они же понимают… Цилла плачет, значит, ей больно. Откуда эти ожоги? Что с ней сделали? Кто?!

– Детка моя, я сейчас к тебе выйду.

– Не хочу! – Цилла топнула ножкой, какие жуткие волдыри! – Пусти меня в дом!.. Там сладко…

– Нет, – твердо сказала Луиза, – в дом тебе нельзя. Я сейчас выйду и тебе помогу. Селина, а ты сиди здесь. Зажги свечи. Четыре. Ты заговор помнишь?

Дочка кивнула, губы ее дрожали.

– Мама, я с тобой!

– Нет! Сиди тут, или… Шла бы ты к Айрис.

– Дай мне Айрис! – встрепенулась Цилла. – Ты не годишься… Сестра не годится, сестра грязная, а другую Она возьмет… Это будет весело… Хочу другую! Дай!

«Дай!..» Любимое словечко Циллы. «Дай!» и еще «хочу», «вот тебе» и «дура». Смерть ничего не меняет. Мертвый ли, живой – нутро то же. Дениза предупреждала, что дочка вернется, будет плакать, а мать откроет. Забудет, что Цилла мертва, и откроет. Так бы и вышло, если б не Селина и не решетка… Хотя решетка выходцу не помеха. Луиза оглянулась на возившуюся с огнем Селину. Цилла мертва, этого не исправить, ей не место среди живых.