Среди богов. Неизвестные страницы советской разведки - Юрий Колесников

Ещё бы! Целую сеть раскрыли. Разумеется, всех ликвидировали. Шпионов, вредителей, наглых пакостников. Опыт в этом направлении у Сёмина имелся. Спихнул своего начальника отдела. Были у того, конечно, и подчинённые, которые поддерживали его. Естественно, разделили впоследствии его участь.

Сёмин занял пост начальника КРО – контрразведывательного отдела Облуправления НКВД по Мурманской области. Принялся раскручивать маховик. Сразу стали появляться результаты. Внушительные, громкие, на удивление похожие один на другой. Порой до абсурда. Но перечить никто не осмеливался.

– Мурманск – порт стратегического значения на Советском Севере! – говорил он обычно подчинённым. – Гляньте на карту и поймете, с кем мы здесь граничим, чего им нужно от нас, чем мы располагаем. И чтобы они оставили нас в покое? Чтобы мы были для них безразличны? Смешно. И преступно. Либо мы не умеем искать врагов, либо неспособны их их обнаруживать, а может быть, мы просто-напросто не хотим себя утруждать?! Тогда, извините меня за прямоту и резкость, мы идём на поводу у врагов нашей партии и государства. Как нас учат товарищ Сталин и его ближайший соратник нарком внутренних дел Николай Иванович Ежов! Тогда мы недостойны называть себя чекистами.

Я прошу всех об этом крепко призадуматься – кто мы? Какое место каждый из нас намерен занять на доверенном ему участке?

Сергей Георгиевич Сёмин завоевал симпатию самого любимого и почитаемого руководителя НКВД СССР.

…Вспоминая о том времени, Сёмин говорил со свойственной ему усмешкой, от которой порой мурашки пробегали у слушавших его у костра разведчиков. Был в ударе. Конечно, подшофе.

– С наркомом Ежовым мы однажды так наклюкались, что под конец стали принимать ванну с шампанским! – хвастанул под градусами Сёмин, войдя в раж. – Удовольствие, скажу вам, товарищи, прямо убийственное!

Он говорил и без конца оглядывался, нет ли у него за спиной кого-то из нежелательных.

– А что, ванну принимать с шампанским полезно от подагры или ревматизма? – притворно спросил кто-то из слушателей.

Сёмин ухмыльнулся:

– Не знаю, как от болячек, а с девицами – это то, что доктор прописал!

От всплеска смеха у костра содрогнулся воздух. У отдельных разведчиков, представивших себе происходившее, заблестели глаза.

Потом между собой делились: «То-то он такой уверенный во всём!»

– Ванну – вместе, а судьбы – врозь, – тихо процедил кто-то сквозь зубы.

– Видал он виды, будь спок! Генерала-то получил, наверное, от того же Ежова.

О Сёмине и его жизни до этого признания никто в бригаде осназа ничего не знал и ни о чём не догадывался. Ни командование, ни тем более рядовые. Чего его понесло ни с того ни с сего? Возможно, под настроение. У костра сидели только бойцы, командиры отсутствовали, при них он вряд ли стал бы предаваться подобным воспоминаниям. Стимулировали градусы. Поэтому рассказ Сёмина о прошлом времени удивлял своей откровенностью. Никто раньше не подозревал за ним подобного.

Конечно, присутствующие делали вид, будто «всё здорово». Про себя же или позднее при случае в узком дружеском кругу, наряду с удивлением выражали серьёзное разочарование, неодобрительные чувства или вовсе острые суждения, не делавшие честь начальнику разведки.

Сёмин был в звании майора госбезопасности, что в органах приравнивалось к генералу. В петлицах носил «ромб», который ему вернули после ареста. Условно. Как, собственно, и свободу. Он должен был оправдать доверие оперативным успехом, а при надобности и ценой жизни!

Семин старался держаться с достоинством, мог лезть напролом, не считаясь ни с чем, потом останавливался и уже постепенно, словно опомнившись, торопился дать ход назад. Видимо, спохватывался, чего-то остерегался.

Между тем об этом никто не знал, кроме, возможно, ещё одного, кроме Котельникова, человека в бригаде. Однако тот не имел права с кем-либо делиться подробностями о былой жизни начальника разведки бригады. По предположению Котельникова, это мог быть кто-то занимающий высокое положение. Возможно, комиссар Малюгин либо комбриг.

Парашютистку Таню Сиротину командование бригады определило в группу связистов. Поскольку она радистка, у неё рация, стало быть, находиться должна в своей среде. По этому поводу начальник штаба бригады Белов вызвал старшую радистку-шифровальщицу Соловьёву, исполнявшую обязанности командира связи на время отсутствия старшего лейтенанта Котельникова и его заместителя лейтенанта Панкратова. Когда она предстала перед Беловым и услышала, о чём идет речь, то смущённо пожала плечами, извинилась и попросила повременить с этим вопросом до возвращения старшего лейтенанта Котельникова либо лейтенанта Панкратова, отправленного на задание с группой разведчиков.

– Пусть кто-нибудь из них решит, когда вернётся, – заявила Соловьёва. – Я не могу взять на себя такую ответственность.

Начштаба был удивлён ответом, но сказал, что снимает с неё данный вопрос и издаст письменный приказ.

Вернувшись в группу, Соловьёва рассказала о разговоре с начальником штаба, но её не дослушали до конца – парни восприняли новость с огромным восторгом. Таня привлекла их не только миловидностью, но и наивной мягкостью, подкупающим обаянием. Худенькая, маленького росточка, обтрёпанная, несчастная, она не могла не вызывать сочувствия.

Почти все радисты с рыбьими и птичьими фамилиями, присвоенными им в целях конспирации перед отправкой на задание во вражеский тыл, бросились приводить себя в порядок – мылись, брились, начищались. Одновременно подтрунивали друг над другом, посмеивались, ехидничали. Это обстоятельство вызывало очередной поток насмешек, шуток, острот.

Ещё в самом начале появления в бригаде парашютистки Тани кто-то из бойцов прозвал её «с дирицкой». Прозвище родилось, когда Танька шла из кухни с горячим котелком, держа его на палке наклонённым вбок, поскольку протекал. На замечание кого-то из партизан, что содержимое котелка может пролиться, она ответила, что «он с дирицкой». С тех пор за ней закрепилось это прозвище, подчас вызывавшее двусмысленную усмешку.

В подготовке к встрече Тани не участвовала лишь Галя Соловьёва. Единственная девушка – старшая радистка-шифровальщица в группе связи, она была прозвана коллегами «командармшей». Держала себя обособленно, не встревала в разговоры, не реагировала на подготовку парней к приходу Тани. Сидела, уткнувшись в шифровку депеши, и делала вид, будто ничем другим не интересуется.

Вдруг в землянку вошёл связной из штаба бригады Толик – словоохотливый деревенский паренёк лет пятнадцати. Он передал официальный приказ начальника штаба о немедленном поселении армейской парашютистки в землянку радистов.

Галя Соловьёва оторвалась от шифровки и, к удивлению радистов, с ходу доказала, что не зря прозвана «командармшей»: коротко и чётко высказала отказ принять приказ начальника штаба о немедленном поселении разысканной радистки штаба фронта.