Тыл-фронт - Андрей Андреевич Головин

не знал о его потугах, а он не нашел нужным меня информировать, что разрабатывает плановую таблицу боя. Приказ-то подпишет он и командарм, — испытующе взглянул Смолянинов на командарма.

Савельев нахмурился и забарабанил сухими длинными пальцами по стеклу.

— Ты серьезно? — спросил он.

— Не о себе, — отозвался Смолянинов. — О начальниках политотделов дивизий. Некоторым комдивам от полноты власти дурман в голову ударил. Начпо Восемьдесят шесть предложил начальнику штаба ознакомить его с приказом на бой до утверждения командиром дивизии. Комдив в этом усмотрел посягательство на его власть: «Комиссарские замашки, говорит, контролировать?»

— Ребячество! — буркнул Савельев.

— Если бы не вредило боеспособности. Мне о флангах тоже подсказали коммунисты. Оперативники черкнули: сосед — справа, сосед — слева, а есть он там или нет — недосуг уточнять.

Сейчас. Савельев вспомнил этот разговор.

Значит, утречком даешь Муданьцзян? — снова переспросил он Орехова. — Вам, очевидно, неизвестно, что в распоряжение Сато прибыли свежие войска? К тому же границу перешли с рассветом, Мулин брали с рассветом, не достаточно ли?

— Бог любит троицу, — попытался кто-то пошутить.

— Японцы троицу не позволят! — резко оборвал Савельев. — В эту ночь и утром они будут держаться за курки.

— Начальник политотдела того же мнения? — спросил член Военного Совета?

— Наверно, комдив не посовещался, — громким шепотом съязвил командир Восемьдесят шестой дивизии.

— Если вы еще раз подпишете приказ, не выслушав предварительно мнение начальника политотдела, немедленно будете отстранены от должности, — отчеканил Савельев. — Сейчас, полковник, обращаю внимание на неуместную и неумную реплику.

— Виноват, товарищ генерал! — смущенно бормотал командир дивизии.

Невольная вспышка раздражения не на шутку расстроила Георгия Владимировича. Он долго молчал, комкая в пальцах непроизвольно извлеченную папиросу. Приказываю, — глухо проговорил он, — к утру всем соединениям иметь плацдарм на западном берегу реки Муданьцзян и быть в готовности овладеть городом. С пяти-ноль-ноль Сорок шестой дивизии, полковник Орехов, на Муданьцзянском направлении огонь прекратить до особого распоряжения. На остальных участках продолжать выполнять задачу.

8

Ответ на запрос японского правительства о сохранении прерогатив его величества премьер-министра Судзуки стал известен ранним утром 12 августа. Официальное же уведомление барон получил сутками позже через швейцарского посла.

Содержание ответа повергло Судзуки в крайнее уныние. Союзники предлагали подчинить божественного императора Японии простому земному существу — верховному командующему союзных держав. Барон считал это величайшим кощунством. Божественный микадо хранит оставленные с незапамятных времен священные сокровища императорских предков. Эти сокровища: зеркало, меч и драгоценный камень — дарованы родоначальницей императорской семьи богиней солнца Аматерасу-о-миками своим потомкам, как символ божественной власти. Барон был бессилен изменить уготованную империи союзными державами судьбу. Да и следовало ли? Что может принести продолжение войны, хотя бы и во имя прерогатив его величества? Разорение стоящих за его спиной магнатов? Государственный переворот, который сметет не только прерогативы его величества, но и императорский трон?

Прежде чем доложить ответ союзников государю, Судзуки пригласил к себе военного министра и генерала Умедзу — вершителей судьбы империи.

Просмотрев ответ, военный министр гневно затрясся и затопал ногами. Генерал Анами был просто взбешен.

— Этого никогда не будет! — грозно выкрикнул он. — Японский народ с негодованием отвергнет эти требования. Слышите, барон, никогда! — военный министр готов был убить Судзуки.

— О небо! — выдохнул Судзуки. — Но непринятие условий угрожает гибелью августейшего дома!

— Империя имеет еще достаточно сил, чтобы защитить августейший дом. Восемьдесят миллионов верноподданных станут смертниками! — Военный министр швырнул ответ на стол и направился к дверям.

Генерал Умедзу дважды внимательно перечитал документ.

— Я, как член высшего совета, подтверждаю, барон, свое несогласие на безоговорочную капитуляцию, — наконец заключил он. — Необходимо просить союзников дать более точный ответ по вопросу о положении императора… И о термине «военные преступники!»

Барон категорически отказался выполнить требование Умедзу. Начальник генерального штаба провел с премьер-министром шесть часов, требуя вторичного запроса, но Судзуки остался упрям.

Дождавшись утра, барон отправился во дворец и умолял императора созвать экстренное совещание. Он уверял государя, что с ответом, и при том положительным, нельзя медлить ни минуты. Окольными путями ему стало известно, что Квантунская армия в катастрофическом положении и не сможет изменить судьбу империи. Не исключена возможность сегодня-завтра высадки в метрополии советского военного десанта. О, это ужасно!

Старый барон увлекся и нарисовал до того мрачную картину, что при этом сам дважды принимал успокоительные капли. Государь был встревожен и тотчас повелел вызвать членов высшего военного совета, всех министров и председателя тайного совета.

Предупреждая возможные последствия, первым заговорил военный министр.

— Ваше величество! — с пафосом воскликнул он. — Я, один из восьмидесяти миллионов верноподданных божественного микадо, с негодованием отвергаю требования союзных держав. Только предатели могут говорить о безоговорочной капитуляции, когда империя еще в состоянии вести длительную войну…

Вслед за военным министром высказали свое неудовлетворение ответом союзников генерал Умедзу и начальник морского штаба.

Охлаждаемые их угрожающими взглядами члены военного совета и все министры предпочли не высказывать своего мнения, тем более государь не понуждал их к этому. Он смотрел на военного министра и генерала Умедзу милостивыми глазами, но не верил им: принц Такеда успел доложить ему о действительном положении войск в Маньчжурии.

— Дайте последнюю сводку генерала Ямада, — приказал он Умедзу.

Начальник генерального штаба на какую-то долю секунды смешался, но потом доложил, что последняя сводка еще не расшифрована, так как штаб Квантунской армии перепутал коды.

Государь повторил свое требование.

К общему удивлению, к этому времени сводка оказалась раскодированной. Просмотрев ее, император закрыл глаза рукой и пробыл в таком положении несколько бесконечно долгих и томительных минут.

— Мне кажется, генерал Анами, что ваше мнение никем из присутствующих не поддерживается, — наконец заговорил он. — Я выскажу свое собственное мнение. Надеюсь, что вы согласитесь с ним: ответ мне кажется приемлемым. Пусть меня ожидает любая участь. Я больше не в силах терпеть страдания моего народа.

Военный министр закрыл лицо руками и зарыдал.

— Подготовьте рескрипт о прекращении войны, — взглянул император на Судзуки. — Завтра в полдень я объявлю его своим благочестивым верноподданным.

Двумя часами позже барон Судзуки представил на высочайшее утверждение ответ союзникам и рескрипт о прекращении войны. Военный министр генерал Анами, поручив свои обязанности Умедзу, слег в постель.

* * *

Узнав в одно и то же время об утверждении государем представленного премьер-министром «потсдамского рескрипта» и о болезни военного министра, генерал Умедзу обратился от имени императора к войскам Квантунской армии с призывом: «Ко всем генералам, офицерам и солдатам армии. Довести до конца священную войну…»

— Решение его величества не распространяется на Квантунскую армию, — объявил он высшим чинам генерального штаба. — Наоборот, ее сопротивление должно быть усилено. Прекращение боевых действий на Тихом океане и