Сотворение мира - Гор Видал

Даже на смертном одре Атосса продолжала вить свою паутину. Как древнему пауку, ей не терпелось поймать что-то серьезное.

— Ты обнаружишь, что двор очень не похож на тот, что был в наши дни. — Так, между делом, она причислила меня к своим современникам. — Нынче в центре всего — гарем.

— Но так было… и в наши дни.

Атосса покачала головой и зажмурилась от боли.

— Нет. Дарий правил через канцелярию. Я только могла как-то влиять. Но не через гарем. Мне тоже приходилось действовать через канцелярию. Теперь же в гареме пятьсот женщин. В Персеполе три дома так набиты, что гарем занял старые административные здания Зимнего дворца. Мой сын… — Атосса запнулась.

— Он был всегда восприимчив к чужому влиянию. — Я постарался быть как можно тактичнее.

— Теперь в силе Аместрис. Я поздравляю себя с удачным выбором жены для сына. Она понимает женщин, евнухов и Великого Царя. Но у нее нет дара к администрированию. Я имела хорошую подготовку. Она — нет. Ты понимаешь, что я последняя на земле, кто помнит моего отца Кира? — К концу жизни Атосса стала часто отвлекаться от темы разговора и вслух произносила то, о чем раньше только думала. — И вряд ли кто-то помнит моего брата Камбиза. Но я помню. И знаю, кто его убил.

Она таинственно улыбнулась, забыв, а может быть и не зная, что Ксеркс уже рассказал мне истинную кровавую историю возвышения своего отца. Но тут царица вернулась к теме:

— Ты можешь помочь моему сыну. Я рассчитываю на тебя. Ты и я — вот все, что осталось от прежних дней. И меня скоро тоже не будет. Аместрис волнуют лишь три ее сына, и это естественно. И она ревнует, а вот это опасно и глупо. Меня никогда не заботило, с кем Дарий делит ложе. Правда, не скажу, что он очень увлекался женщинами. И конечно, я выделялась среди всех. Я была не только женой, я была товарищем Великого Царя, царицей. Но Аместрис — другое дело. Совсем другое. Она тайно — а иногда и не так уж тайно — предавала смерти фавориток моего сына…

— Почему он дал ей такую свободу?

— Не перебивай! Что за манеры! Впрочем, манерами ты никогда не блистал. Ты греческий маг. Или магический грек. Ты будешь рад узнать, что Лаис теперь имеет в гареме большую власть, потому что оказалась очень полезной для Аместрис.

— Магия? — прошептал я.

— Магия? Что за чушь! Яды. — Атосса вроде как оживилась. — Когда Великий Царь проявляет к какой-нибудь девице особую милость, та через неделю начинает блекнуть. Следующую неделю ее мучают спазмы в желудке. На третью неделю она теряет интерес к еде. На четвертую умирает — с виду, естественной смертью. Твоя мать определенно лучшая ведьма, каких я только знала, и меня теперь пользуют халдеи. Слишком много пьяных обещаний.

Меня сбил с толку этот скачок. Атосса жалела времени на объяснение связей, его и так у нее оставалось мало.

— Пьяные обещания? — повторил я.

— Да. Да. — В голосе слышалось раздражение. Атосса всегда ненавидела объяснять то, что самой ей казалось очевидным. — Ксеркс чаще пьяный, чем трезвый. И когда он пьяный, если Аместрис — или кто окажется рядом — о чем-нибудь его просит, он, конечно, обещает все, чего ни захотят. На следующий день он с запозданием понимает, что натворил, но Великий Царь не может изменить своему слову.

Вот этого, Демокрит, грекам не понять. Для персов не только невозможно лгать, но если перс что-либо пообещал, то всегда держит слово. И большинство обрушившихся на Персию бед я приписываю этой их благородной черте или обычаю.

Демокрит напоминает, что, отвечая Геродоту, я говорил, будто все решения, принятые на совете в подпитии, на следующий день утверждаются или отменяются на трезвую голову. Это в самом деле так. Но я говорил про государственные советы и собрания законников, а не про случаи, когда Великий Царь один и не в себе. К тому же, и я об этом тоже говорил, в определенных церемониальных случаях приближенные Великого Царя просят чего захотят, и он обязан пообещать исполнить их желания. Очевидно, умный — и трезвый — монарх умеет так маневрировать, чтобы никогда не пообещать того, чего не хочет. К тому же его близкие не так уж горят желанием вызвать неудовольствие своего владыки, злоупотребив этой привилегией. Но когда Великий Царь пьян, он теряет контроль над собой и случаются ужасные вещи. Когда Ксеркс отказался от мира ради гарема, женщины воспользовались его невменяемостью.

— Не знаю, какое влияние у тебя на него осталось. Полагаю, очень маленькое. Но она увидит тебя.

Я подхватил эту оговорку.

— Царица Аместрис принимает мужчин?

Атосса кивнула:

— Все говорят, что этот прецедент создала я. Естественно, ты не увидишь ее одну, как меня сейчас, беззащитной, легкой добычей для мужской похоти.

Атосса рассмеялась, и я вдруг осознал, что до того никогда в жизни не слышал ее смеха. Так смеялся Дарий или Кир? В последние дни Атосса напоминала мужчину или, точнее, Великого Царя.

— Ксеркс поощряет встречи Аместрис с государственными советниками, законниками, начальниками стражи — со всеми, с кем нужно бы встречаться самому. Но он предпочитает посылать вместо себя ее. Так не управляют империями! Во всяком случае, долго. Он влюбился, ты знаешь? Представь себе! Мой отец, братья, Дарий — ни один из них не принимал женщин всерьез. Женщины были для них удовольствием, не более — все женщины, кроме меня. Не то чтобы я не доставляла большого удовольствия — мне просто не было необходимости. Я — часть государственной власти в Персии. А Ксерксу всегда надо быть влюбленным. Заметь: я говорю по-гречески, чтобы лучше описать эту любовную лихорадку, которой персы не страдают. Или не должны страдать.

Атосса так нахмурилась, что белая штукатурка у нее на лбу вся потрескалась, как дно пересохшей летом реки. Царица заговорила рваными фразами: не хватало дыхания.

— Жена Масиста. Его сводного брата. Ксеркс увидел ее у Аместрис. В гареме. В Сардах. Случайно, конечно. Женщины болтали. Вдруг появляется Ксеркс. Видит жену брата. Влюбляется. Посылает письма. Все знают. Какой позор!

— И она ответила?

— Нет. Она умная женщина. И скромная. Не пойму что Ксеркс в ней нашел. Видимо, захотел неприятностей. Что ж, он их получил. Аместрис пришла в ярость. Масист в ужас. Женщина оказалась хитрой. У нее была прекрасная дочь. Тринадцати лет. Ксеркс собрался выдать ее за наследника трона. Он думал, мать из благодарности ему отдастся. Кир Спитама, мой сын лишится трона. — Атосса приподнялась на ложе. Усилие было титаническим, но и Атоссина воля ему не уступала. — Он всех нас погубит. Масист — сын Дария. Он сатрап Бактрии. Его любят. Ксеркс вынудит его на мятеж.

— Что нужно сделать?

— Не знаю. — Атосса нахмурилась. Казалось, мягкий свет лампы слепит ей глаза. — Он теперь редко ко мне приходит. Он знает, что я не одобряю его поведения. И знает, что скоро я буду лежать на каменной полке в священных Пасаргадах. Поэтому меня можно не замечать. — Атосса открыла глаза и задумчиво посмотрела на меня. — А ты еще можешь поговорить с ним. Молю богиню, чтобы он тебя выслушал. И также молю Мудрого Господа, — добавила она. — Но будь готов к неожиданностям. Ксеркс уже не тот человек, которого ты знал. Это не тот сын, которого родила я.