Тяга к свершениям: книга четвертая - Андрей Васильевич Меркулов

обираете их, обрекая на нищету или, как в моем случае, на бессмысленное растрачивание жизни в попытке восстановить справедливость.

— Я не хотел…, — умоляюще шептал Белокобыльский. — Мы увеличим вам пенсию… пересчитаем и увеличим… Вам вернут деньги за все предыдущие периоды!..

— Ты назвал меня ничтожеством тогда. Но ты ошибся.

— Я ошибся… мы все пересчитаем… это была ошибка… извините…

— Ты ошибся, потому что я все-таки кое-что сделаю в этой жизни. Я сделаю так, чтобы ты никогда больше не загубил ни одной человеческой судьбы.

Майский затих, продолжая не шевелясь в упор смотреть на юриста. Белокобыльский тоже замолчал. Лицо его сковало ужасом. Прикрываясь раскрасневшимися мокрыми от пота ладонями, он весь дрожал, то и дело, косясь на дверь в коридор. Так прошло несколько напряженных бесконечно-долгих мгновений. Вдруг Белокобыльский не выдержал: безумно осклабившись и разразившись диким воплем, он бросился на Майского.

Раздался выстрел! Кровь и плоть вырвались в разные стороны.

Течение времени для Майского будто замедлилось. Невероятно четко видел он через распространявшийся по комнате дым как тело Белокобыльского, глухо свалившись, распласталось на столе, обращенное к нему размозженным изуродованным черепом. Запах пороха врезался в нос. Стол и стены все были в крови, с жалюзи свисали сгустки плоти; одежду его забрызгало по пояс; теплые капли он ощущал на своем лице и руке. Все эти соображения пронеслись в голове Майского за какие-то доли секунды. Неожиданно голова у него закружилась, в глазах стало нестерпимо, невыносимо ярко, но через мгновение свет рассеялся, и какая-то вдруг ясность появилась в сознании.

Майский встал и, открыв дверь, вышел из кабинета. В коридоре уже началась паника. Люди бежали по нему налево, в сторону выходов на лестницу и к лифту, но увидев человека с ружьем те, кто были справа, развернулись и начали убегать обратно. Майский посмотрел налево — почти все здесь уже успели выбраться на лестницу и коридор был пуст. Он развернулся и пошел направо — тут было полно народу. Крича, люди убегали от него по коридору, проталкиваясь в толпе, роняя и наступая друг на друга. Некоторые прятался под стоявшими здесь столами, остальные пытались заскочить в кабинеты, дергая ручки и толкая двери; те же, кто был в кабинетах, спешно закрывали их, выпихивая наружу отчаянно пытавшихся прорваться к ним людей. Обступая поваленных на пол, Майский продолжал идти вперед по коридору, направляясь почти в самый его конец, а дойдя до нужного кабинета, увидел, что согнал в небольшой тупиковый отрезок коридора, наверное, треть находившихся на этаже людей.

Майский наклонился и дернул ручку кабинета Литовской. Дверь была заперта. Холод пробежал по его спине; с ужасом понял он, что даже не убедился на работе ли она сегодня! При мысли, что Литовской может не быть на месте, сильнейшее смятение и панический страх накрыли Майского: пот выступил у него по телу, кровь ударила в голову, вокруг все поплыло. В испуге выпучив глаза, он начал судорожно дергать ручку — дверь не поддавалась. Он толкнул ее плечом, затем еще раз — все было без толку. В отчаянии Майский вскинул ружье и под безумные панические крики людей три раза выстрелил в замок, а после снова навалился плечом — дверь распахнулась. Он влетел в кабинет и облегченно выдохнул: Литовская копошилась на полу, пытаясь спрятать под стол свое жирное тело. Услышав, что дверь раскрылась, она на секунду выглянула из-под стола, а увидев Майского с ружьем сдавленно вскрикнула, приникла к полу и затаилась, закрыв голову руками. Обойдя стол сбоку, Майский поднял ружье и выстрелил в нее раз… затем другой… третий, четвертый, пятый, шестой. Больше патронов в рожке не было, но еще несколько раз в кабинете раздались глухие бесплодные щелчки бойка.

С минуту Майский смотрел на Литовскую — она не шевелилась. Он вышел в коридор. Большинство из тех, кто сбился в нем, успели за это время проскочить мимо кабинета и сейчас бежали влево в сторону выхода, но некоторые все еще оставались в тупике справа. Майский повернулся и замер, всматриваясь в стоявших тут людей.

Напротив него вдоль стены столпилось человек восемь. Здесь были в основном мужчины и женщины в верхних одеждах — пришедшие на прием граждане; но было и несколько служащих в офисных костюмах, очевидно, не успевшие забежать в свои кабинеты. Все сгорбившиеся и сжавшиеся, они стояли повернутые к Майскому полу боком, инстинктивно прикрываясь поднятыми до уровня груди и вытянутыми перед собой руками; когда же он окровавленный по пояс развернулся в их сторону, женщины вскрикнули, закрыв лица ладонями, а мужчины, еще сильнее ссутулив плечи и опустив головы, в смятении стали прятать глаза, лишь мельком бросая на него охваченные животным ужасом взгляды. Майский отсоединил пустую обойму, достал второй рожок и одной рукой ловко умеючи перезарядил ружье. Толпа пришла в неистовое движение: и мужчины и женщины, крича от ужаса, припали спинами к стене и начали жаться друг к другу, выталкивая руками и локтями тех, кто стоял поблизости, в панической попытке укрыться за их спинами. Майский передернул затвор и поднял ружье.

«Сильнее запрокинуть! — промелькнуло в его голове. — Тут нужно наверняка!».

Повернувшись к стене, Майский упер в нее приклад винтовки, запрокинул подальше голову и вставил дуло себе в рот. В это мгновение он будто попал в вечность: время для него замедлилось, почти остановилось, а чувства обострились многократно. Неожиданно ярко ощутил он все вокруг: легкие потоки холодного воздуха из распахнутого окна в кабинете Литовской, которые сквозняком прошлись по его шее; сдавленное дыхание до ужаса напуганных людей у стены коридора; почувствовал, как стягивают кожу на лице уже начавшие сворачиваться капли крови Белокобыльского; ощутил запах жженного пороха из теплого дула ружья. Какое-то умиротворение и небывалая, никогда прежде им не испытываемая легкость вдруг спустились на него. Майский глубоко вдохнул, набрав полные легкие воздуха, закрыл глаза и, медленно выдохнув, плавно коснулся большим пальцем курка. Выстрел!

Максим Леонидович Майский умер.

Эпилог

I

Солнце стояло в самом зените, обливая своими лучами открытую уличную стоянку и припаркованные на ней автомобили, среди которых был и старый баклажанного цвета универсал Леонида Федоровича. Он сидел в раскаленной машине уже больше часа и как обычно в жару сокрушался про себя, что купил автомобиль столь темной окраски. Кондиционера в советской технике, конечно же, не было и единственным спасением являлось окно, но даже открытое полностью оно мало выручало. Теперь же, поднявшись выше, солнце стало припекать как будто сильнее и