Громбелардская легенда - Феликс В. Крес

Она избегала его взгляда.

— Хорошо, ваше высочество, — сказал он, утомленный разговором и все еще сбитый с толку неожиданным открытием. Он согласился бы на все, лишь бы она позволила ему уйти.

Долгое время царило неловкое молчание.

— Я принимаю это, потому что не могу иначе, — неожиданно смело произнесла она. — Перестану, как только…

Она неожиданно рассмеялась.

— Перестану, — заверила она, снова касаясь рукой лба и щек. — Ну и душно же тут…

Это была неправда.

— Ваше высочество… вам незачем объясняться передо мной.

Она искоса посмотрела на него, с легкой иронией и любопытством.

— Умник…

Она снова улыбнулась.

— Ты не спрашиваешь, какую должность я намерена тебе поручить? — наконец спросила она.

— Какую, ваше высочество? — с усилием проговорил он.

— Я хочу, чтобы ты организовал мне личное войско. Личную гвардию. Деньги ты получишь, как раз с этим у меня нет проблем… пока. Мне все равно, где ты возьмешь солдат и каких. Они должны быть знающими свое дело и преданными.

— Хорошо, ваше высочество.

— Я дам тебе такие полномочия, какие только потребуются… — Качая головой, она массировала себе шею. — Ха, — вдруг сказала она, — я ведь свободна. Плохо, однако, я пользуюсь этой свободой…

Что-то ее развеселило, поскольку она, прикусив губу, пыталась сдержать смех.

— Лучше иди, солдат… Ну, беги.

Она отрывисто рассмеялась. Он встал со стула.

— Ваше высочество…

— Беги, беги… Мне нужно поработать. — Она снова издала короткий сдавленный смешок, откинулась на спинку стула и беззаботно потянулась.

— Иди, Норвин, прошу тебя. Подумай об этой гвардии для меня. И приходи завтра. Утром.

Она послала ему воздушный поцелуй и подняла руку, слегка перебирая пальцами в шутливом жесте прощания.

Он вышел так быстро, как только мог. Закрывая дверь, он еще увидел, как, склонившись над документами, она улыбается сама себе.

За несколько прошедших недель князь Рамез постарел на полтора десятка лет. Его видели столь редко, что пару раз уже начинали ходить слухи о том, что его вообще нет во дворце. Потом стали поговаривать, будто он сошел с ума. Он почти никогда не выходил из своей комнатки, а если и выходил, то пробирался вдоль стен словно крыса, явно избегая встречи с кем бы то ни было. Все строили догадки, когда его по приказу императора отзовут из Громбеларда, удивляясь тому, что этого до сих пор не случилось. Однако те, кто лучше ориентировался в ситуации, знали, что все совсем не так просто. С положением семейства Н. Р. М., по прямой линии происходившего от княжеского рода Сар Соа, вынужден был считаться даже император. Отец и дядя князя обладали в Армекте состоянием, уступавшим лишь императорскому. Развод — в армектанском понимании — был исключительно делом Верены, ее отец мог от этого отмежеваться. Однако лишение Рамеза должности зависело только от него. Тут ситуация выглядела совершенно иначе. В Кирлане прекрасно это понимали и — ждали результатов действий Верены. Существовала обоснованная надежда, что новая наместница судьи, пользуясь чрезвычайными полномочиями, сумеет навести в Громбеларде порядок. Еще больше рассчитывали на то, что подобные радикальные решения — развод и назначение Верены на новую должность — подействуют на князя отрезвляюще. Оставалось, правда, под вопросом, можно ли вообще восстановить авторитет имперского представителя в Громбе, не сменив человека, занимающего этот пост. Это уже был настоящий вызов для Рамеза. Если бы он только пожелал его принять!

Но он явно этого не желал.

Старый горбун, требующий доложить о себе князю, еще полгода назад вызвал бы немалую сенсацию. Сейчас же скрепленное княжеской печатью письмо, которое он предъявил стражнику, не произвело особого впечатления. Дворцовая гвардия, правда, была не столь дезорганизована, как остальные громбелардские войска, тем не менее последствия всеобщего развала коснулись и этого подразделения. Дежурный офицер взял документ и, не особо спеша, отнес представителю.

Вскоре он вернулся — но выглядел при этом совершенно иначе. Извинившись перед старым калекой, он начал оказывать ему особые почести. Он вел его к князю быстро и без задержек, даже открывал перед странным гостем двери и всегда пропускал его вперед, под конец же не велел ему ждать перед «кельей» его высочества, но впустил сразу же, без доклада. Потом исчез — с воскресшей каким-то чудом воистину военной четкостью и проворством вышколенного придворного.

Его высочество Рамез встал, приветствуя гостя. Подойдя к двери, он запер ее на засов, после чего указал горбуну на свое собственное кресло. Тот без особых церемоний сел.

Весь вид хозяина комнаты демонстрировал немалое оживление и необычайную энергию! Его высочество в одно мгновение вновь обрел прежнюю бодрость, явно забыв о том, что только что он был крайне утомлен, подавлен, апатичен и чувствовал себя почти таким же старым, как и горбатый музыкант. Внезапность подобной перемены, похоже, доказывала, что надежды Кирлана на воскрешение прежнего Рамеза были вполне обоснованны. Человек этот, если бы только у него появилось такое желание, наверняка мог восстановить порядок во дворце за два дня, мир и спокойствие же во всем Громбеларде — может быть, в течение месяца. Но — что с того? Может быть, и мог, но не хотел.

— Ваше благородие, — обратился он к горбатому старику, — прошу не подвергать мое терпение столь тяжким испытаниям. Слишком много времени прошло с нашей последней встречи.

Горбун чуть улыбнулся.

— Невозможно, князь, ускорить ход событий. Это не от меня зависит.

Рамез кивнул. Старик внимательно наблюдал за ним.

Последние несколько месяцев князь — представитель императора провел словно в полусне. Правящие миром силы стали частью его повседневной жизни, и, хотя он понимал их природу, его постоянно изумляло странное сосуществование необъятной вечности — и повседневности. Глядя на своего гостя, он знал, с кем, а может быть, с чем довелось ему общаться, — и почти не верил, хотя знал… Сейчас он собственными глазами видел причину, по которой Шернь создала в мире жизнь. Бессмертный горбатый музыкант был причиной, воплощенной навечно в этом облике. Шернь была лишь слепой, хотя и невероятно могущественной силой — однако в силе этой таилась некая склонность к издевательской насмешке. На извечный вопрос каждого разумного существа о причине, по которой возникла жизнь, Полосы давали вполне исчерпывающий ответ: вот она, причина… Все поводы, по которым островок жизни возник среди бездны небытия, можно было свести к фигуре старика-калеки, играющего фальшивые мелодии на расстроенном инструменте. Разве подобное не было издевательством? Тем более что этой причине было суждено существовать на протяжении тысячелетий. То, что дало жизни начало, должно было стоять на страже ее сосуществования с Шернью, обеспечивая исполнение законов всего. Законов убогих, часто противоречащих друг другу. Воистину соответствующих тому, к чему они относились. И Рамез боялся поверить. Ибо чего стоило все то, что возникло по такой вот причине?