Сон в красном тереме. Том 2 - Цао Сюэцинь

или низкого происхождения. Так до сих пор он ходит холостым.

«Не знаю, какая девушка выйдет за него, – подумал Бао-юй, – но можно ручаться, что она не обманется в своих надеждах».

В это время начался спектакль. То и дело высокие куньшаньские напевы сменялись ровными иянскими мелодиями, на сцене было шумно и оживленно.

Когда наступил полдень, для гостей накрыли столы, и все сели пить вино. Потом еще немного посмотрели спектакль, и Цзя Шэ собрался домой.

– Время раннее, – стал удерживать его Линьаньский бо. – Послушайте, как Ци-гуань исполнит свой коронный номер – акт «Обладание красивейшей гетерой».

Когда Бао-юй услышал это, ему очень захотелось, чтобы Цзя Шэ не уходил, и Цзя Шэ остался.

Действительно, Цзян Юй-хань, исполнявший Цинь Сяо-гуаня, неподражаемо прислуживал пьяной гетере, великолепно передавая чувство любви и жалости к ней. Особенно хороша была сцена, когда они вместе пели и пили вино и гетера трогательно заботилась о Цинь Сяо-гуане.

Взор Бао-юя был всецело прикован к Цинь Сяо-гуаню. Чистый голос Цзян Юй-ханя, его четкая дикция производили особенное впечатление на Бао-юя, и ему казалось, что душа его унеслась куда-то, подхваченная вихрем музыки и пения.

Как только акт окончился, Бао-юй понял, что по чувству, с которым играет Цзян Юй-хань, его нельзя сравнить ни с одним актером.

«В „Записках о музыке“ говорится, – вспомнил юноша, – „чувства, возникающие в груди, выражаются в звуках, а звуки, сливаясь в гармонию, образуют мелодию“. Поэтому, чтобы понимать музыку, нужно много учиться. Нужно прежде всего познать источник звуков и тонов. С помощью стихов можно лишь выразить в словах свои чувства, но эти чувства не способны проникнуть в душу, и поэтому нужно научиться понимать мелодию…»

Бао-юй сидел с рассеянным видом. Но вдруг он заметил, что Цзя Шэ встает и хозяин больше его не удерживает. Бао-юю ничего не оставалось, как попрощаться.

Когда они возвратились домой, Цзя Шэ отправился прямо к себе, а Бао-юй пошел навестить отца.

Цзя Чжэн только что вернулся из ямыня и расспрашивал Цзя Ляня, как дела с реквизированными повозками.

– Я посылал человека с письмом, – рассказывал ему Цзя Лянь, – но начальника уезда не оказалось дома. Служитель ямыня сказал нашему слуге: «Моему господину о подобном деле ничего не известно, он не отдавал приказа реквизировать повозки. Все это сделали негодяи, которые обманом вымогают деньги. Я немедленно распоряжусь, чтобы все разыскали и завтра же доставили вам. Если обнаружится хоть малейшая пропажа, можете доложить начальнику уезда, и пусть он меня накажет. Сейчас нашего начальника нет дома, но я прошу вас, если можно, устройте все так, чтобы он ничего не знал: так будет лучше».

– Кто же осмеливается творить подобные безобразия, не имея на то полномочия властей? – возмутился Цзя Чжэн.

– Все чиновники, которые служат вне столицы, поступают так, – заметил Цзя Лянь, – но я уверен, что завтра же нам все доставят.

Как только Цзя Лянь вышел, Бао-юй подошел к отцу. Цзя Чжэн задал ему несколько вопросов и отпустил, велев пойти повидаться с матушкой Цзя.

Так как накануне вечером Цзя Лянь не мог дозваться никого из нужных ему слуг, он приказал созвать их сейчас.

Отругав их хорошенько, Цзя Лянь приказал старшему управляющему Лай Да:

– Принеси списки, тщательно проверь, все ли слуги на месте, и объяви им, что тех, кто будет самовольно уходить и не являться по первому зову, выпорют и выгонят.

– Слушаюсь, слушаюсь, – несколько раз почтительно повторил Лай Да.

Затем он передал распоряжение Цзя Ляня слугам, и те приняли его к сведению.

Однажды у ворот дворца Жунго появился человек в синем халате, войлочной шляпе и рваных сандалиях и поздоровался со слугами. Слуги смерили его с ног до головы внимательным взглядом и спросили:

– Ты откуда?

– Слуга из семьи Чжэнь, – ответил человек. – Я принес письмо для господина Цзя Чжэна.

Услышав, что он из семьи Чжэнь, слуги предложили ему стул.

– Посидите, мы доложим господину!

Один из привратников поспешил к Цзя Чжэну и вручил ему письмо. Цзя Чжэн вскрыл его и стал читать.

«Раньше я пользовался вашей дружбой и расположением, – говорилось в письме, – а ныне лишь с почтением издалека взираю на вас, не имея возможности приблизиться и обратиться к вам с просьбой!

Вследствие моих ничтожных способностей я провинился по службе, совершив проступок, который невозможно искупить даже десятью тысячами смертей; к счастью, со мной обошлись милостиво и снисходительно и лишь сослали в пограничную область. А дом мой пребывает в запустении, люди и слуги мои рассеялись по разным местам, словно звезды по небу.

Мой раб и слуга Бао Юн, услугами которого я пользуюсь очень давно, хотя и не обладает выдающимися способностями, но человек искренний и честный. Если б вы дали ему приют у себя в доме и возможность заработать на пропитание, я был бы вам очень благодарен!

Более подробное письмо напишу в другой раз.

Засим низко вам кланяется ваш младший брат Чжэнь Ин-цзя».

Окончив читать, Цзя Чжэн усмехнулся.

– У нас и так много людей, а тут Чжэнь Ин-цзя рекомендует еще одного. И отказать неудобно. – Он приказал привратнику: – Позови этого человека ко мне! Нужно будет оставить его у нас и дать какое-нибудь дело.

Привратник вышел и вскоре явился к Цзя Чжэну в сопровождении Бао Юна.

– Мой господин шлет вам поклон, – сказал слуга, трижды низко кланяясь Цзя Чжэну. – И я, Бао Юн, тоже кланяюсь вам.

Цзя Чжэн в ответ осведомился, как себя чувствует господин Чжэнь, а затем стал приглядываться к Бао Юну.

Бао Юн был ростом более пяти чи, широкоплечий, с густыми бровями, из-под которых виднелись большие выпуклые глаза, с широким лбом и длинными усами. Вид у него был суровый и мрачный.

– Ты всю жизнь служил в семье Чжэнь или только последние годы? – спросил Цзя Чжэн.

– Всю жизнь, – ответил Бао Юн.

– Почему же сейчас ушел?

– Я не хотел уходить, но мой господин четырежды упрашивал меня. Он сказал, что если я не хочу уходить к чужим, то могу пойти к вам, ибо это почти все равно, как если б я служил у него в доме, – объяснил Бао Юн. – Только поэтому я и пришел.

– Твоему господину не следовало заниматься делами, которые довели его до нынешнего состояния, – укоризненно произнес Цзя Чжэн.

– Не мое дело судить о поступках господина, – проговорил Бао Юн. – Хочу только сказать, что наш господин был чересчур честным и относился к людям с открытой душой, и это кончилось плохо для него.

– Это хорошо, что он был честным, – одобрительно заметил Цзя Чжэн.

– Из-за чрезмерной честности его