История Русской армии. Том 2. От реформ Александра III до Первой мировой войны, 1881–1917 - Антон Антонович Керсновский

была связь между всеми этими туманными и непонятными разговорами и необходимостью расставаться с жизнью в сыром полесском окопе, никто не мог себе уяснить. Одно было понятно всем — так приказал царь. К царствовавшему императору народ относился безразлично, но обаяние царского имени стояло высоко. Царь повелел воевать — и солдат воевал.

Великая бескровная

В конце декабря 1916 года в германской Главной квартире был принят план решительных действий на 1917 год. Было решено вывести из строя Англию беспощадной подводной войной, а Россию и Францию взорвать изнутри.

17 февраля 1917 года германский Рейхсбанк циркулярно сообщил своим представителям в Швеции об ассигновании срочных кредитов на субсидию революции в России. Кредиты были открыты на имя заграничных русских революционеров-пораженцев — Ленина, Зиновьева, Каменева, Коллонтай, Сиверса и Меркалина. Паролями этих русских революционеров германское правительство назначило «Диршау» и «Волькенберг».

Движение исподволь было организовано в Петрограде с его 400-тысячным революционно настроенным и подпольно обработанным фабрично-заводским пролетариатом. Им руководил Центральный исполнительный комитет (ЦИК) партии большевиков в составе Шляпникова, Молотова и Залуцкого. Движению положено было придать форму демонстрации под общим лозунгом «Долой войну!». Войска ни в коем случае не провоцировать и воздержаться от формирования боевых дружин. Пресненский опыт 1905 года показал, что подобные дружины не могут состязаться с войсками. ЦИК надеялся привлечь войска на свою сторону. Прочных связей в Петроградском гарнизоне большевики наладить не могли ввиду частой смены личного состава запасных полков. Почва для революционного брожения в этом 160-тысячном полчище, конечно, была, но рассчитывать на это полчище с самого начала было невозможно.

На собраниях заводских кружков и коллективов — этих взводных командиров революции — в конце января и в начале февраля тактика ЦИКа партии встретила полное одобрение. Началом «массового выступления» было назначено 23 февраля — Международный день работницы. Весь февраль на петроградских заводах вспыхивали волнения и стачки. Правительство, занятое межсоюзной конференцией, борьбой с оппозиционной Думой и надвигавшейся хозяйственной разрухой, не чувствовало «социала», не придавало значения этим первым симптомам чумного озноба, несмотря на тревожные предостережения Департамента полиции. Главного врага России — врага подпольного — упустили из виду.

18 февраля вспыхнула забастовка на Путиловском заводе. В демократической Франции завод, работающий на оборону и забастовавший в военное время, был бы оцеплен сенегальцами, и все зачинщики поставлены к первой попавшейся стенке. В «стране произвола и кнута» не сдвинулся с места ни один городовой… Правительство полагало, что это — дело самих рабочих и администрации. Эта последняя объявила 22 февраля локаут 30 000 забастовщиков.

Пролог трагедии был сыгран. Самой трагедии еще не замечали. «Социала» не видели, а он уже стучался могильной лопатой в ворота Империи Петра Великого. И 22 февраля — в недобрый час — государь спокойно отбыл в Ставку, покинув бурлившую столицу, в которую ему уже не суждено было вернуться…

23 февраля в заранее назначенный день и час ЦИК партии большевиков вывел на улицы Петрограда 88 000 рабочих и работниц с криками «Долой войну!». «Желая избежать кровопролития», генерал Хабалов отказался от применения оружия.

24 февраля движение все ширилось, не встречая противодействия. В этот день бастовало уже 197 000 рабочих. Появились красные флаги. Демонстранты приветствовали войска, державшиеся совершенно пассивно без приказаний. Предоставленная самой себе, дезорганизованная Протопоповым, полиция надрывалась из последних сил. На весь Петроград с его двухмиллионным населением было всего 3500 городовых. Министр внутренних дел Протопопов, вместо того чтобы собрать в кулак эти ничтожные силы, разбросал их по всему городу слабыми патрулями. Эти патрули в 2–3 человека, которым вдобавок запрещено было прибегать к оружию, сметались многочисленными толпами, все более и более смелевшими.

Для поддержания порядка вызваны были учебные команды запасных полков гвардии. Военный министр генерал Беляев лепетал генералу Хабалову удивительные приказания: «Целить так, чтобы не попадать», «Стрелять так, чтобы пули ложились впереди демонстрантов, никого не задевая…». Растерявшийся Хабалов не решался открывать огонь — и это несмотря на то, что в полиции уже были убитые и много раненых. «Психология каптенармусов», столь характерная для наших нестроевых генералов, сказалась в стремлении властей объяснить беспорядки единственно «нехваткой хлеба». Ни Хабалов, ни Беляев не подозревали о «социале» — о партии большевиков, руководившей мятежными толпами и в свою очередь руководимой германской Главной квартирой. В этот день 24 февраля слабость и убожество правительства ясно были осознаны всеми, и в первую очередь мятежниками.

25 февраля бастовало 240 000 — по правительственным сведениям и все 400 000 на самом деле. ЦИК партии большевиков выпустил манифест о «борьбе с царским правительством», требуя демократическую республику, 8-часовой рабочий день, помещичью землю — крестьянам, окончание войны и всемирное братство трудящихся. Эти короткие хлесткие лозунги овладели бурлившей массой.

Избиваемая полиция начала применять оружие, но войска продолжали держаться пассивно. Хабалов запрещал стрелять, побуждаемый к тому генералом Беляевым, нывшим о том, «какое ужасное впечатление произведут на наших союзников трупы на петроградской мостовой». Этот удивительный военный министр Российской империи, так трогательно оберегавший нервы наших союзников от резких ощущений, не соображал, что всего за десять месяцев до того — в апреле 1916 года — Англия подавила в море крови ирландское восстание Роджера Кеземента, разгромив Дублин артиллерией, убив тысячи мужчин и женщин и казнив сотни мятежников.

Войска созерцали анархию, держа ружья к ноге. Пехота была еще надежна, несмотря на очевидный соблазн, но казачьи части уже заколебались. В пехоте были вызваны только учебные команды, то есть лучшие люди запасных полков. Редкая команда «пли!», подававшаяся на свой риск и страх отдельными мужественными офицерами, принималась безотказно. Достоин быть отмечен лейб-гвардии Финляндского полка подпоручик Иосс. Одним метким револьверным выстрелом он усмирил весь Васильевский остров, наповал уложив вожака демонстрантов на казенном трубочном заводе. Беспорядки после этого сразу там стихли. Подпоручики у русского царя были, но не было генералов. Несмотря на это критическое положение столицы, петроградские власти допустили преступное очковтирательство, все время обманывая своего государя из карьерных соображений. Обманутый Венценосец все же начал тревожиться и повелел Хабалову энергично прекратить беспорядки, «недопустимые во время войны».

Мятеж застал врасплох Государственную думу и оппозиционную общественность. Там готовили «младотурецкий переворот» в конце марта. Выступления рабочих масс в феврале никто не предвидел. Оппозиционной общественности надо было так или иначе реагировать на эти внезапные события. И вождь этой общественности — Родзянко — колебался недолго.

Вспыхнувший мятеж надлежало использовать во что бы то ни стало. Этот драгоценный случай был неповторим. Если царские министры испытывали ужас при мысли о «трупах на петроградских мостовых», то для Родзянки и его