Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

в Художественном. Помнишь, когда в последний раз?

Оля. Давно.

Синицын. Перед самой войной – ты, Витя и я, втроем. Помнишь?

Оля. Помню. (Сухо.) До свидания, Дмитрий Иванович.

Савельев. До свидания.

Оля (задерживаясь в дверях). Вам нравится мое платье?

Савельев. Да.

Оля. Очень рада. (Выходит.)

Савельев пробует, не вставая, дотянуться до стола, где лежит табак.

Входит Ваня.

Ваня. Товарищ гвардии полковник, ваше приказание выполнено. Лекарство заказал.

Савельев. Хорошо. Дай мне табак.

Ваня передаст ему табак.

На столе деньги, – возьми их себе. Завтра утром купишь себе на них столько мороженого, сколько съешь! Любишь мороженое?

Ваня. Когда маленький был, любил.

Савельев. Ничего, и теперь съешь. Советую. Не лежится что-то. А ну, помоги. В кресло пересяду.

Ваня. Мне майор сказала, вам нельзя вставать.

Савельев. А я и не буду вставать. Я на одной ноге перейду и сяду. Ну!

Ваня подставляет ему плечо, Савельев, подпрыгивая на одной ноге, переходит в кресло, садится.

А теперь подставь чемодан под ногу.

Ваня подставляет чемодан.

Как, соскучился по фронту или нет еще?

Ваня. А мы скоро поедем?

Савельев. Должно быть, скоро.

Ваня. Я сегодня в кино был. «Багдадский вор», а билетов ни одного – все проданы. Контролер говорит: «Ладно, тебя, как фронтовика, без билета посажу». И в ложу посадила. Большая ложа, только сбоку; сбоку плохо видно.

Савельев. Это верно, сбоку всегда плохо видно. Прямо на вещи надо смотреть. Прямо и храбро. Если тебе через неделю уезжать – так надо и помнить, что уезжать из Москвы – тебе! А оставаться здесь, в Москве, – ему. Понял?

Ваня. Что?

Савельев. Ничего. Будешь большой и умный, тогда и поймешь. А может, и тогда не поймешь.

Ваня. Дмитрий Иванович.

Савельев. Ну?

Ваня. А вы знаете, что она у меня про вас спросила?

Савельев. Кто она?

Ваня. Ольга Федоровна.

Савельев. Что?

Ваня. Она спросила: Ваня, а твой гвардии полковник очень умный?

Савельев. Ну, и что ты сказал?

Ваня. Я? Я сказал: конечно!

Савельев. Так и сказал?

Ваня. Так и сказал.

Савельев (задумчиво). Я бы этого не сказал. Нет. Не сказал бы.

Ваня. И она, я слышал, то же сказала.

Савельев. Что сказала?

Ваня. Что она бы этого не сказала.

Картина шестая

Обстановка первой картины. Горит только маленькая настольная лампа в углу. В комнате полутьма. Савельев, в военном, в мягких туфлях, с палочкой, раздвинув шторы, стоя, смотрит в окно. Окно освещается вспышкой салюта. Молчание. Пауза. Окно снова освещается вспышкой салюта. Входит тетя Саша.

Тетя Саша. Дмитрий Иванович, что же ты на ногах-то все? Сел бы. Чаю дать тебе?

Савельев. Подождите, салют кончится.

Тетя Саша. Да ну! Не видел их, что ли?

Савельев. Не видал. Вам «да ну», а я в первый раз вижу.

Звонок. Тетя Саша выходит. Через несколько секунд входит Вася.

Вася?

Вася. Я, товарищ гвардии полковник.

Савельев. Иди смотреть.

Вася подходит к нему. Пауза. Новая вспышка.

Вася. А на улице такая красота. Всех цветов. Только жаль – не наш фронт!

Савельев. Своих салютов никто не видит. Будь наши салюты – мы бы с тобой тут не сидели. Ваню тащи сюда. Не простит, что не посмотрел!

Вася. А где он?

Савельев. Спит там у меня. Скорей.

Вася выходит, возвращается. За ним, шлепая босыми ногами по полу, идет завернутый в одеяло Ваня.

Скорей.

Теперь они все трое стоят у окна.

Ваня. Это из скольких? Из ста двадцати четырех?

Савельев. Да.

Вспышка. Молчание.

Все. (Задергивает штору.) Вася, зажги свет.

Вася повертывает выключатель.

(Ване.) А теперь – спать.

Ваня. А они холостыми стреляют?

Савельев. Холостыми. Еще вопросы есть?

Ваня. Нет.

Савельев. Тогда можете быть свободным. Выполняйте приказание. Спите.

Ваня. Не хочется.

Савельев. Что?

Ваня покорно проходит в комнату Савельева.

(Васе.) Позвони, «виллис» вызови.

Вася подходит к телефону. Входит тетя Саша.

Тетя Саша. Нагляделся?

Савельев. А где Федор Александрович?

Тетя Саша. А ну его. Десять дён работал, не спал, не ел. Только лег, теперь этот пришел.

Савельев. Кто?

Тетя Саша. Да этот… Сережка. Спросонья крик с ним поднял, как на ярманке. Чай-то будешь пить?

Савельев. Нет, я Олю подожду.

Тетя Саша. Олю? Тоже вроде отца балабонка. По пять разов ей обед греешь.

Савельев. Ничего не поделаешь, тетя Саша, у нее защита проекта сегодня.

Тетя Саша. А ну их. Все у них так, безо времени. (Выходит.)

Савельев (Васе). Как придет машина, поедешь на заправку – полный бак и все канистры. Чтоб все – наготове. Салют слыхал? Соседи уже начали. (Опираясь на палочку, проходит через комнату, садится в кресло.)

Вася. Дмитрий Иванович, все равно же вам с ногой с вашей ехать еще невозможно.

Савельев. А разве я говорю: ехать? Я говорю, чтобы «виллис» был готов. Ну, как провел эти дни? В театре бывал еще?

Вася. Бывал.

Савельев. Отлегло от души?

Вася. Как вам сказать… Когда твердо решишься, то, конечно, проще жить.

Савельев. На что же ты решился?

Вася. Все на то же. После войны поеду с вами, куда вы, туда и я.

Савельев. А не передумаешь?

Вася. Нет. Много жестоких вещей на свете, Дмитрий Иванович, а искусство из всех жестоких самое жестокое. Не передумаю.

Входит Воронцов, за ним Синицын. Воронцов всклокоченный, в халате.

Воронцов. Где тут мои бланки академические? Куда-то я их специально в такое место положил, чтобы помнить, где они. (Замечает Савельева и Васю.) Здравствуйте. Где же они? Специально ведь положил, когда перебирался из вашей комнаты. Ага, правильно. (Подходит к столику.) Под поднос я их положил. Вот они. (Садится.) Черт их знает, этих молодых людей! Ручку! (Пишет.) Архитектура, милый мой, – это скачка с препятствиями. А ты перед первым же барьером растерялся.

Синицын. Я не растерялся. Я просто не понимаю, как они могут не видеть очевидных преимуществ моего проекта.

Воронцов. А ты раз навсегда пойми, что твои преимущества – это, значит, чьи-то недостатки. А мы, советские люди, до коммунизма еще не дожили, у кого-то еще и честолюбие есть, и гонор напрасный. Тут не ныть, а бить надо!

Синицын. Бить?

Воронцов. Вот именно! Раз идея твоя для страны полезная, а какой-нибудь тупица на дороге стоит, так нос ему расквасить – это как раз по-советски и будет, самый советский метод. На. (Подписывает бумагу.) Иди и скандаль до победного конца. (Савельеву.) Блистательнейший проект реконструкции Полтавы составил. Блистательнейший. При нем говорю, в глаза. Но как и все блистательное, это спорно, весьма спорно (кивает